Азиль

Несколько дней назад Рене проснулся среди ночи от кошмарной головной боли. Сияние разрывало его изнутри, заставляло выть и метаться. Акеми проснулась, испугалась. Поутру рассказала, что дотронуться до кожи Шамана было невозможно – такой она была горячей. Боль трепала Рене всего несколько минут, а ему казалось – прошёл год. И исчезла так же внезапно, как появилась, оставив после себя чёткий образ – свобода.

Лёд обретал жёсткую, беспрекословную волю. Если раньше он позволял Рене командовать собой, теперь наоборот – требовал выпустить, бился где-то по ту сторону сияющей белизной тьмы. Рене скармливал ему целые улицы, отпускал и в заброшенных секторах, и в жилых. Лёд требовал Второй круг. Здесь он зарывался в землю, оставляя снаружи лишь сантиметровые макушки ярко-голубых кристаллов.

Рене говорил с Тибо. Думал, ему тоже знакомо это болезненное, сходное с жаждой ощущение. Но Тибо пожал плечами и сказал, что с ним лёд не милуется – но да, в рост идёт всё быстрее.

– Шаман, ты на нервах, вот он от тебя и шпарит, – подытожил тогда Тибо. – Всё просто.

– Не просто, – говорит Рене ледяной звезде. – Ты живёшь своей жизнью. Я лишь твой проводник.

Звезда выдаёт танец искр на кончиках лучей.

– Я вижу, – кивает Клермон. – Я уже понял, что это обращение ко мне. То, что идёт всегда первым. Что ты показываешь следом? Как мне тебя понять?

Синий лёд роняет на пол кристалл, который трансформируется в сияющий цветок.

– Я не понимаю, – покаянно качает головой Рене.

Цветок на полу рассыпается голубыми пылинками. Это похоже на человеческий вздох.

Рене смотрит в окно сквозь пластинки жалюзи. Рассвет. Третий день подряд рассвет напоминает разлитую кровь. Будто что-то изменилось в воздухе. Закаты в Третьем круге на самой окраине всегда такие – из-за количества пыли. Но Второй круг… Будто что-то назревает, формируется в Азиле – незримое, неосязаемое, на краю ощущений.

Шаман наспех расправляет одеяло на койке и идёт в ванную. Чистит зубы, смочив край тряпицы и окунув его в соду. Ополаскивает лицо. Вода уходит в слив, крутясь маленьким смерчем. Рене как заворожённый смотрит на водоворот. Вот оно. Воронка.

Он бросается обратно в комнату, ворошит разбросанные бумаги, по листку выкладывает на полу план города. Вот окраина, здесь льда больше, а вот тут он растёт слабее…

– Обозначить. Это надо как-то обозначить… – шепчет Шаман, выстраивая листки вокруг себя. Подбирает с пола кусок штукатурки, ломает его в руках, крошит, посыпает поверх плана города. Мало. Мало! Ботинок долбит по стене под окном, отколупывая штукатурку пласт за пластом. Рене таскает её в центр комнаты, выделяя те места, где разросся лёд. Здесь больше, здесь меньше, здесь едва-едва…

Он так увлекается, что не слышит вежливого стука в дверь. Смотрит на правильную окружность из рассыпанной на полу извести, хмурится задумчиво.

– Шаман! – гаркает за дверью Тибо. – Ты там чего? Открывай!

Клермон отпирает задвижку и сразу же возвращается к своему занятию.

– Так, не топтать! – распоряжается он, не оборачиваясь.

«Если это не окружность, а именно воронка, то центром её может быть точка, где находится то, что надо льду. Получается, это где-то тут, во Втором круге, рядом с Собором… Идти туда. Надо идти туда сегодня же, гнать всех с собой. Что я им скажу? Ничего. Приказы командира не обсуждаются».

За его спиной слышится возня – как всегда, когда в комнату входит много народу.

– Рене, мы её нашли, – сообщает Тибо. – Тебя тут сюрприз ожидает. Глянь, что ли.

Неохотно отрываясь от своих мыслей, Рене поворачивается к визитёрам. И его лицо, и без того хмурое, становится ещё мрачнее.

– Доброе утро, знамя моё, – обращается он к растрёпанной понурой Акеми. Переводит взгляд на Жиля, что стоит рядом с ней, и руки у него связаны: – Да уж, действительно сюрприз.

– Ты был прав. – Тибо проходит через комнату, осторожно перешагивая через карту города на полу. – Нашлась твоя Мишель там, где ты и сказал. Дрыхли с пацаном на пару в прачечной. Нагишом.

Рене внимательно рассматривает сперва Жиля в одних штанах, затем Акеми в штормовке на голое тело. Берёт Жиля за подбородок, поворачивает лицом к свету. Рассматривает ссадины, синяк на скуле, качает головой.

– Похоже, лупила от души. Это же она тебя так отделала?

– Мы его не трогали, – заверяет Тибо. – Только скрутили, чтобы не смылся по пути. А вот она Леона покусала.

Клермон с силой впечатывает мальчишку в стену, хватает за горло.

– Крысёныш, что улыбаешься? Ты её изнасиловал, поганец?

– Да! – отвечает Жиль, глядя на Акеми.

Девушка ловит его взгляд, на лице растерянность, она не понимает, зачем он это сказал, это же неправда…

– Акеми, детка, он тебя изнасиловал? – обращается к ней Рене.

– Да! – хрипло выдыхает мальчишка. – Да! Ск-кажи ему!

«Если я скажу „да“, Рене его убьёт, – с ужасом понимает Акеми. – Если „нет“… наверное, нас обоих».

– Жиль, родной, не надо… – умоляет она. – Рене, оставь его в покое!

– Надо же, как ты запела. – В голосе Шамана нет ничего, кроме усталости и разочарования. – И как же нам теперь быть, а, знамя моё?