Азов. За други своя

Ох, эти северные земли! Конец сентября, а ночами не уснуть без грелки, которой раб прогревает его ложе перед сном. Шатёр, хоть и стоит с опущенными полами, казалось, промерзнет насквозь. Что за погода?! Даже в шатре Гусейн-паши такой же холод, как и в остальных, где живут менее важные люди Империи. Здесь даже ветер относится к туркам враждебно, его порывы способны охладить панцирь сипаха до того, что он падает в обморок от внутренней дрожи. Не спасает и солнышко, иногда проглядывающее сквозь пелену туч. Поводя плечами, Эвлия Челеби прошёлся к стене шатра и обратно. Муэдзин погрыз кончик пера, запачканного в чернилах, и на губе появилось чёрное пятнышко, но, погружённый в собственные мысли, он не заметил этого. Только что он записал в книгу:

"В окопах зреет недовольство. На мусульманских гази напал страх, и они говорят: "Разве можно вести войну таким позорным способом?" Возникли многочисленные слухи, будто московский царь идёт с двухсоттысячным войском. Люди лишись рассудка. В действительности эти сведения распространяет враг".

Челеби плотней закутался в простёганный халат:

— Ох и холод!

"С каждым днём всё труднее вести эту надоевшую всем войну. Проклятые кяфиры и не думают сдаваться. Отбили уже 24 наших приступа. А последнее время почти каждую ночь к ним добирается пополнение. Казаки из нижних и верхних городков плывут под водой, дыша в выдолбленные изнутри камышины. И это в ледяной воде! Воистину они непостижимы, эти варвары. Так же в крепость поступали запасы: порох и продовольствие, которые спускали в кожаных надутых бурдюках по Тану. Хорошо, что наши начальники скоро поняли их секрет, и сети перекрыли реку. Казаки, конечно, под ними подныривают, словно выдры, а вот бурдюки остаются.

После того как казаки разбили и потопили большую часть эскадры с запасами, посланными султаном, Гусейн-паша впал в ярость. В тот же день его гвардейцы казнили на виду у крепости две сотни пленников-христиан. Казаки на развалинах крепости, видя это, охнули от боли, будто им руки отрезали. А были это рабы, собранные татарским войском во время набега на Русь. Все, что воины Гирей-хана смогли отыскать в разоренных городках и деревнях Кяфиристана, — вспомнив бесславное возвращение татарской конницы, муэдзин помрачнел. — Больше половины сильного войска татар навсегда осталось в донских степях. Эти подлые казаки воевали нечестно, нападали из засад, под покровом ночи. Они отсекали от основных сил небольшие отряды, и их отдельные тысячи наголову разбивали татар. Хотя, по правде говоря, эти небольшие отряды насчитывали тридцать и больше тысяч сабель. И выходили крымчаки вдесятером против троих, а то и одного, и все едино были биты. Это не воины, это просто колдуны какие-то!

Татары таких сказок про них порассказывали, можно подумать, будто они сражались не с обычными людьми, а с самим небесным воинством, отрядами Бога их Исуса. Впрочем, как говорят, для мыши и кошка — зверь. Какие татары в войне — мы так и не увидели, всю осаду они простояли в трёх верстах от крепости, никак не участвуя в штурмах. Мол, не их это дело — на стены карабкаться.

Чтобы не потерять все войско, Гирей-хан просто вынужден был на четырнадцатый день вернуться назад, не закончив поход. И с собой привёл всего две сотни пленных. И ни грамма продовольствия! Скорей всего, они просто пожадничали делиться с нами, османами. Не по-союзнически это.

Да разве на такой результат рассчитывали мусульмане, когда татары выходили из лагеря? — Эвлия вздохнул и снова присел на холодный войлок. — Пожалуй, не следует писать всю правду. Султану это не понравится. Я, наверное, оставлю запись о героическом походе союзников, из которого они привели тысячи, нет, десятки тысяч рабов. Потомкам ни к чему знать о нашем позоре.

А теперь эти трусливые шакалы, о которых мне приходится писать, как о героях, собираются покинуть нас! — От возмущения на виске Челеби выступила и задрожала синяя жилка. — Уже завтра они готовятся выступить обратно в Крым, заявляя, что им нечем кормить лошадей, а люди их пребывают голодными и мёрзнут без огня ночами. Какая наглость! В то время, когда голодает уже даже войско турецкого султана, они заботятся о своих жалких людишках и лошадях пуще, чем о победе!" — Эвлия в сердцах кинул перо на войлок. И снова поднялся — от холода потеют подмышки, а сидеть ещё хуже, чем ходить, потому что замерзаешь быстрее. Он вспомнил последнее совещание у Гусейн-паши.

Начальники сидели невеселы. Ещё бы, осень на носу. А по закону, хоть какая бы важная война ни шла в мире, в октябре турецкие войска должны вернуться на зимние квартиры. Чтобы успеть взять Аздак, оставалось последнее средство — самый решительный штурм. На этом моменте совещания Челеби чуть не хмыкнул. "Можно подумать, все остальные штурмы были не решительные!"