Азовский гамбит

— Ну гляди! — недобро усмехнулся Родилов. — Коли и впрямь все сделаешь, как говоришь, наградим по-царски, а может и побогаче. А если нет, так не взыщи!

— Я не сомневаюсь в своем искусстве! — гордо отозвался потомок галлов и вышел прочь, гордо подняв голову.

— А вдруг ошибется? — с тревогой в голосе спросил атамана Федор. — Что тогда?

— Хоть так, хоть эдак, на вылазку идти, — задумчиво пояснил тот, — иначе супротив пушек не выстоять. Ну, а ежели эту гору рукотворную подорвем, все веселее будет!

Работы и с одной и с другой стороны шли днем и ночью, что, в конечном счете, сыграло злую шутку с османами. Делай они перерывы, возможно шум производимый казаками и донесся бы до турецких мастеров. Но поскольку им было не до того, русские землекопы сумели закончить узкий лаз почти одновременно с врагами.

— Довольно, — заявил Безе, покончив с обмерами и расчетами. Теперь нужно сделать небольшую камеру и заполнить ее порохом.

— Поспешай, немчин, — поторапливал его Родилов. — Басурмане вот-вот стены ломать начнут!

— Я скажу, когда станет довольно, — сухо перебил его инженер.

Наконец турки закончили с приготовлениями и доложили своему командованию, что готовы начать. Сераскир поначалу тоже хотел расположиться на насыпи, чтобы наблюдать, как рухнут стены проклятого Азака [4], но потом решил, что грохот пушек и клубы дыма помешают ему в полной мере насладиться зрелищем и приказал устроить себе навес чуть в стороне от позиций артиллерии.

— Мы готовы, господин, — низко склонился перед ним, командовавший топчи Якуб-ага.

— Начинайте, — милостиво кивнул ему Ибрагим-паша.

Стоявшие поодаль янычар махнул пестрым значком на пике, подавая сигнал артиллеристам, и почти сразу же выстрелила одна из больших пушек, за нею принялись палить все остальные. Позиции османских батарей затянуло густым дымом, а в стены цитадели полетели, вращаясь в воздухе тяжелые ядра. Как гигантские молоты били они в кладку старинных стен, заставляя их содрогаться от ударов. Каждое ядро, прежде чем разбиться само, оставляло в стене изрядную выбоину и казалось еще немного и укрепления Азова рухнут, как некогда это случилось с Иерихоном, не выдержавших звука труб Господних.

Наконец, после особенно удачного попадания по стене поползла трещина. Турецкий главнокомандующий и его приближенные даже затаили дыхание, ожидая, что воля Аллаха и всемогущего падишаха свершаться на их глазах, но цитадель устояла.

— Это ничего, — поспешил успокоить сераскира Якуб-ага, — еще несколько попаданий и мы добьемся своего!

— Поторопитесь! — грозно нахмурил брови паша, намереваясь отдать команду янычарам готовиться к штурму.

Но в этот момент земля под его ногами покачнулась, и турецкий военачальник непременно свалился со своего кресла, если бы не подскочившие слуги, ухитрившиеся подхватить его под руки.

— Ай, Аллах! — жалобно простонал в это время командир топчи, наблюдая, как рушатся позиции его подчиненных.

Инженер Безе оказался мастером своего дела. Справедливо рассудив, что для полного уничтожения турецкой насыпи огненного зелья у него недостаточно, он сумел найти слабое место во вражеском сооружении и рассчитать необходимый заряд. Получившийся в результате подрыва камуфлет [5], не смог разрушить насыпь, но сумел сдвинуть её таким образом, что османские пушки вместе с расчетами и припасами рухнули вниз и покатились прямо к укреплениям гяуров.

Но на этом беды Ибрагима-паши не закончились, поскольку ворота проклятого Азака широко распахнулись, и из них выплеснулась наружу ревущая от ярости волна казаков и набросилась на ошеломленных и деморализованных турок.

Размахивая саблями, бердышами и копьями они в мгновение ока преодолели разделявшее их с османами расстояние и накинулись на них, как коршун налетает на курицу. Та, конечно, может кричать и пытаться клюнуть своего убийцу, но разве это сможет остановить его? Быстро смяв и изрубив передовые отряды янычар, русские бросились дальше, и скоро бой закипел совсем рядом с навесом незадачливого турецкого военачальника.

— Спасайтесь, паша! — крикнул Якуб-ага, обнажая саблю, — мы их задержим!

Но Ибрагим уже и сам понял, что дело пахнет жареным, и, прикрываясь телохранителями, поспешил укрыться в лагере своего войска. Немного подумав, командир топчи последовал за ним, здраво рассудив, что на сегодня он проявил достаточно геройства.

В лазарете пред очередным вражеским приступом наступило затишье. Все кому можно было помочь, уже получили необходимое лечение, остальные один за другим отдавали Господу свои грешные души, едва успев причаститься у отца Варфоломея. Наконец, священник отложил в сторону святые дары и опоясался саблей.

— Будет воля твоя, — скорбно посмотрел он на икону Спаса Нерукотворного, — отпою всех сложивших за тебя голову по христианскому обычаю. Нынче же, мое место там!

Надев прямо поверх подрясника изрядно побитую вражескими клинками и временем кольчугу и заткнув за пояс пистоль, поп еще раз перекрестился и решительно пошагал к стенам.