Азовский

Троллейбус почти все время стоял, несмотря даже на железные цепи, которые были намотаны у него на колеса. Я очень боялся, что не успею на концерт американских джазистов, потому что уход свой планировал начать именно с этого совершенно фантастического концерта. Про себя я довольно серьезно ругался: подумать только, от Аркадьевска до Ялты примерно двадцать пять километров, и вот это ничтожное, обычно пробегаемое за сорок минут расстояние мы вынуждены тащиться уже не менее двух с половиной часов! Меня все вокруг раздражало: и непрерывно идущий снег, из-за которого не было видно ни сосен, ни скал, ни лежащего ниже нас моря, ни снующих по трассе специальных машин, вываливающих песок прямо под колеса троллейбусов, которые, несмотря на это, ни за что не хотели подниматься на гору. Особенно же меня раздражала публика, сидящая в салоне троллейбуса, и среди всех одна особо неприятная троица, состоящая из женщины и двух ее спутников. Не скрою, женщине была довольно красивая, особенно глаза и черные волосы, которые выбивались из-под ее вязаной шапочки, словно кольца тугих черных змей. Эти черные змеи струились у нее по щеке, и прямо-таки притягивали мой рассеянный взгляд. Вот просто невозможно было оторваться от этих вьющихся по щекам завитков, и все тут, сколько бы ты ни старался. Я прямо-таки цепенел, сидя сзади нее, и чуть ли не касался лицом этих черных, сводящих с ума волос. Цепенел, ну и, конечно, ужасно ненавидел двух ее спутников: одного пожилого и низенького, с профессорской бородкой, и другого горазда моложе, похожего на студента. Я так их и называл про себя: Студент и Профессор. Женщину же они называли Валерией, поэтому здесь мне ничего придумывать не пришлось. Я, повторяю, сидел у них сзади, касаясь лицом Валериных волос и от этого ужасно балдел, не забывая, впрочем, высмеивать про себя ее провожатых.

– Вы знаете, – сказал Профессор, обращаясь к Студенту, который сидел через проход напротив него, – нынешняя политическая ситуация не кажется мне такой безнадежной. Бывали, мой друг, в истории вещи и похуже чехословацких событий. В конце концов две мировые войны отгремели в течение этого века. Мне кажется, что хуже них ничего в истории не случится.

Студент хотел было закивать в ответ на это профессорское излияние, благо, что времени для поддакивания у него было достаточно, так как мы снова стояли среди тишины и непрерывно идущего снега. Но я не дал ему заняться подхалимажем, и от возмущения громко хмыкнул на весь салон. Я даже на время позабыл про черные волосы и про льющийся от них запах тонких духов. Меня возмутила эта самоуверенная беспечность Профессора, который за нынешней пылающей Прагой не видел ни грядущих пожаров в пустынях Кувейта, ни подвигов новых советских школьниц на новых Марусиных поворотах. Он не видел новых платанов, еще совсем небольших, только что посаженных в рыхлую землю, на которых лет через сто новые оккупанты в начищенных сапогах будут вешать новых партизанок Снежковых, а спустившиеся с гор народные мстители, новые одноногие дяди Гришаи, будут вселять ужас в сердца вражеских генералов. Профессору явно не хватало фантазии, он наивно считал, что войны на земле уже полностью завершились, что только и остались на ней мелкие недоразумения, вроде пылающей Праги да двух-трех десятков погибших в ней наших советских танкистов. И поэтому я презрительно хмыкнул, позабыв на время про Валерины волосы и про запах, которого, признаюсь, мне еще никогда не приходилось вдыхать.