Б.Б. и др.

Она же подарила ему самодельный отвес, рамку с висящим на шелковой нитке кусочком янтаря. Прежде чем есть, он ставил тарелку перед отвесом, сосредоточивался и медитативно углублялся в вопрос: «Годится?» Отклонение янтаря к тарелке — да, продольное качание — нет, сколько бы ни протестовал бывший трубач из ресторана Дома ученых. Само собой, что годилось или не годилось только живье. Магазинное молоко «после железной дойки» и инкубаторские яйца «после комбикормов» как мертвые вообще не обсуждались. Вкус пищи рассматривался как западня, как галлюциноген, вовлекающий в неразборчивое ее потребление и неотвратимо ведущий к тотальной от него зависимости. На место вкуса выдвигалась компонента пищевой информативности, которую обеспечивали антиоксиданты, фитонциды, пектины, эфирные масла, растительные гормоны — об их содержании в том или ином продукте приходилось справляться по толстому американскому тому «Секрет секретов». Соль, сахар, мука исключались не только из рациона, а из словаря. Воду можно было употреблять только талую, был куплен морозильник «Саратов», в нем постоянпо стояли трехлитровые банки со льдом, который постоянно же на подоконнике и размораживался. В обязанности трубача теперь входило по четным ставить хозяину клизму. По средам Б.Б. пятнадцать минут жевал оливковое масло, сплевывал белую пену в унитаз и многократно спускал воду, вспоминая рассказ о двух козах, съевших капусты, на которую кто-то такое жеваное масло вылил: одна мучительно сдохла сразу, с другой клочьями слезла шерсть.

Но все это, повторяю, был в значительной степени возобновленный пройденный этап, Б.Б. искал учителя. Ориентировался не на репутацию, а на ведение, исходившее от претендующих на эту роль и явственно для всех проявлявшееся, и в ведующих отдавал предпочтение не ученным, а чующим'. не, так сказать, Блаватской, а Распутину. Претендующих к этому времени образовался широкий круг и изрядное количество. Совсем недавно было непаханое поле и вдруг, точь-в-точь как с компьютерами, за ночь, за месяц, за год проросло: один от другого, обнюхиваясь, а первый якобы от египетского жреца, Посмотришь на себя в зеркало: и взять — ничто, и звать — никак, а ничем не хуже иного прочего, и в любую сторону открыта дорога. Травники сделались массажистами, массажисты акупунктури-стамп по китайской системе, телепаты целителями через возложение рук, все — всем вместе. Как всегда, природа оказалась самым дешевым сырьем — огонь через голову, земля через ноги; психика самой ценной отраслью для вложений. «Борзость, наглость и беспредел», говорили единицы, годами продвигавшиеся на ощупь, собиравшие по крохам, воспитанные на том, что «передавать нельзя».

Учитель, на котором Б.Б. остановился, здоровенный амбал из Актюбинска, не глядевший, а прищу-репно вглядывавшийся, программировал группами: запускал в комнату три десятка народу, в подавляющем большинстве женщин, по команде все бухались лбом об пол — и подключались. На сеансах индивидуальных сажал клиента против себя, объяснял про энергетику, про разогрев эгрегера, свободу, чакру, карму и припечатывал лоб кулаком. Не принуждал, но не скрывал, что штамповать эффективнее всего во время совокупления. Признаться, сверкнуло на миг в сознании Б.Б., что далековат парень от гимно-софиста, напряжением воли убивавшего сразу сто царских сыновей, и Симона-волхва, ступавшего по облакам в виде юноши, старца, тигра и муравья, сверкнуло и погасло. То — Флобер, эстетство, университетское баловство Дорианом Греем; за сто лет демоны опростились, погрубели… Малый сказал Б.Б., чтобы выбросил все свои фикусы, а рассадил женьшень, элеутерококк, аралию маньчжурскую, заманиху и золотой корень. Велел держать наготове свежие капустные листья, тертый сырой картофель и отвар коры дуба. Спросил, не бывает ли по утрам мандража и все до тошноты противно, не ломит ли спину, Б.Б., подумав, признал, тот сказал: «Лярвы присосались». Осведомил — тоном врача, излагающего разные подходы к лечению, — об успехах программирования «в просоночном состоянии» и во время полового акта. «То есть?» — уточнил Б.Б. Тот подтвердил: «Пол не имеет значения». Б.Б. некоторое время взвешивал возможность, но все-таки отказался.