Б.Б. и др.

Первые опыты зомбирования приносили огромное удовлетворение. Личное общение действительно оказалось возможным сократить до минимума. Он посылал запрос, получал разрешение, получал механизм, получал желаемое, не вступая в определяемые чувствами, проявлениями, реакциями отношения. На худой конец что-то отдавал взамен, но так же безлично, это было даже интересно. Углубляясь в темную материю этого дела, он ловил подаваемые ею сигналы: чем и как компенсировать убыль распределенной по индивидуумам мировой мощности, которую он только что поглотил. Он начинал снимать стрессы, мигрени, костные и мышечные боли, воображая себя матерью, прижимающей к животу расшибшегося ребенка, слушающей, как затихает плач. Эта техника требовала внутренних затрат особого качества, их природа принципиально не поддавалась осознанию до конца, и истечение, точнее протекание, через него силы сопровождалось вместе с тоской еще и неконтролируемым удовольствием.

Он добился ровно того, что планировал: вместо вселенной душ и тел он видел, по крайней мере начинал видеть, вселенную безличных, то есть бестелесных и бездушных энергий. То есть, строго говоря, уже не вселенную. Скорее в чистом виде космос энергий, правда, заключенных в тела и души. Но это было чуть ли не декоративное неудобство. Пару раз в разговоре с Найманом он приподнял уголок завесы над — непонятно чем: краем? руслом? центром? — своих занятий. Девять отверстий для входа и выхода всех видов субстанций: семь лицевых, анальное и семенномочеиспускательное — определяли, во всяком случае на первых этапах, сферу проб, направление разработок и возможности взаимодействия с магнетическими, световыми и иных природ силовыми потоками. Если погрузиться в воду, обязательно неподвижную — в таз, в ванну, пруд, — и залепить пластырем шесть отверстий на лице, то оставшееся седьмое, по общему счету девятое, аккумулирует активность не суммированную, а возведенную в степень. Не вдевятеро большую, а в девятой степени — минус потери на неабсолютную герметизацию, особенно через воду. Естественнее всего выбрать таковым рот — как единственное непарное.

Открывая его и при этом прижимая губы к деснам самым плотным образом — так, чтобы слизистые поверхности по возможности присасывались одна к другой, а дыханием, предельно медленным, осушая в это время полость рта, Б.Б., по его словам, мог насылать сновидения. Сюжет был ему не подвластен — поскольку материал психики принадлежит объекту, — но во власти Б.Б. было включить в сон себя, и подтвердить это, сказал он Найману, может не кто другой, как я, Германцев. При открытом глазе — опыты ставились на левом, правый давал ослабленный результат, возможно, как более далекий от сердца — объекту можно было подать предлагаемое как его добрую волю.

Но чем дальше, тем чаще на Б. Б. накатывало внезапное пронзительное сомнение: все сведения о теле, которыми он располагает, — эмпирические, что значит недостоверные. Ибо, первое: Создатель человека мог решить — хотя бы для пользы человека — не открывать, не рассказывать целого ряда функций любого органа и всех во взаимодействии. Второе: Б.Б., на основании случаев, каждый из которых, в конце концов, частный, может прибавить, присочинить что-нибудь про тот же рот или глаз, и это войдет ложью со ссылкой на него во все следующие обзоры тела — не говоря о том, что он может принять одно за другое и непременно большее за меньшее, как, скажем, не глупее его автор одной мистической книги, назвавший несотворенное фаворское сияние световыми эффектами.

Дважды занесло, как на гололеде, психику. Первый раз — когда он сдал квартиру. За пять тысяч долларов — худо ли? — сдал финну на лето: все равно жил в Рощине. Тот заплатил тысячу вперед, еще тысячу через месяц, а еще через месяц исчез, и исчезла фарфоровая люстра. Взялся финн ниоткуда, просто выкатился на Б.Б. на приеме в консульстве, а Б.Б. туда пришел в аккурат найти какого-нибудь финна, чтобы сдать квартиру. Ни о каком договоре дело не шло, все из полы в полу, концов не найти. И Б.Б. поехал на велосипеде ночью на местное кладбище, нашел свежую могилу, смешал землю с пеплом от кости, которую специально отломал от скелета на кафедре анатомии в Первом Меде и дома сжег, добавил черных пауков, выдавил бузину, вымоченную в воде, в которую перед тем запустил жабу, слепил из массы куколку, напоминающую финна, и проткнул ее шилом. Пришил. Назавтра не верил, что сделал это, но ведь сделал.