Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

И Бешт вошел туда и стал просить избавить еврея от наказания, а заодно, кстати, замолвил слово и освободил от наказания и еврея-откупщика.

В комментариях М Яглома и И. Лурье к этой истории отмечается, что сама по себе она звучит как нравоучительная проповедь еврейским арендаторам, которые ошибочно полагают, что, указывая нееврею работать в субботу, они сами не нарушают заповеди о ее соблюдении. Однако нельзя не заметить и общегуманистического звучания этого сна, в котором Бешт предстает в качестве заступника как евреев, так и неевреев. Как, впрочем, нельзя не обратить внимание и на перекличку между этими двумя историями, подчеркивающими, что Бешт не просто принадлежит двум мирам одновременно, но и занимает высокое место в Небесной иерархии.

Но куда чаще, если верить самому Бешту, он проникал в высшие миры (которые, в соответствии с кабалистической традицией называл «чертогами» или «залами», что основано на созвучии и смысловой близости ивритских слов «олам» и «улям», соответственно обозначающими «мир» и «зал») и общался с их обитателями во время погружения в микву или молитвы. При этом он явно пользовался вполне определенными каббалистическими практиками, воспринятыми затем некоторыми из его учеников.

Одно из таких ярких «путешествий» в духовный мир хасидская традиция связывает с диспутом между раввинами и франкистами, который происходил в Каменец-Подольске незадолго до Рош а-шана и Судного дня 1757 года, по итогам которого епископ Миколай Дембовский решил затеять сожжение Талмуда.

Судя по дошедшим до нас преданиям, настроение у Бешта в те дни было таким же подавленным, как и у большинства евреев. Если обычно накануне Судного дня он благословлял каждого из приходивших к нему жителей Меджибожа и многочисленных хасидов, специально приезжавших на десять «грозных дней» в город, то в том году благословил одного-двух и остановился, а большую часть дня просидел, запершись, дома.

Тем временем праздник приближался. Бешт направился в синагогу, произнес там проповедь, а затем вдруг припал к ковчегу и громко запричитал: «Ой, лихо нам! Хотят забрать у нас Тору! Не сможем мы и полдня прожить среди народов!» — из чего, кстати, явно видно, насколько беспочвенны были все обвинения противников Бешта в пренебрежении к изучению Талмуда.

В грозящей евреям беде Бешт обвинил раввинов-талмудистов, которые своим искажением самой сути иудаизма вызвали гнев как Всевышнего, так и великих душ мудрецов Мишны и Талмуда, собравшихся в высших мирах на суд. Затем, уже когда прочли молитву «Коль нидрей» («Все обеты»), открывающей молитвы Судного дня, Бешт сказал, что обвинение против евреев усиливается.

В таком напряженном настроении прошел весь Судный день. Перед «Неилой» — завершающей молитвой этого дня — Бешт во время проповеди разрыдался в голос, прислонив голову к завесе ковчега, а затем дал указание начать молитву.

«Неилу» Бешт всегда вел сам, не заглядывая в молитвенник — кантор произносил очередной стих из молитвы, а Бешт громко повторял за ним. Но в тот момент, когда кантор дошел до слов «Открой нам врата», Бешт не повторил этот стих. Не сделал он этого и во второй, и в третий раз, после чего кантор замолчал, а в синагоге начало нарастать напряженное недоумение.

Дальше, думается, стоит остановить пересказ этой истории, и привести ее в том виде, в каком она приводится в «Шивхей Бешт»:

«И стал тот (Бешт — П. Л.) страшно раскачиваться, иногда так наклоняясь назад, что голова оказывалась вровень с коленями, и перепугались они всем миром, как бы не упал он на землю, хотели подхватить его и поддержать, но боялись. Дали знать р. Зеэву Кицесу — благословенна память о нем! Пришел, взглянул ему в лицо и подал знак, чтобы не трогали его. А глаза его были выпучены, и, раскачиваясь, он голосил, как зарезанный бык. И продолжалось это около двух часов, и внезапно он очнулся, выпрямился, начал очень быстро молиться и закончил молитву. На исходе Дня Искупления пришли все они к нему, чтобы выразить свое почтение, ибо всегда был у них такой обычай, и спросили его о приговоре, и он рассказал им:

„Стоя в замыкающей молитве я молился весьма успешно и переходил из мира в мир без всяких препятствий во время всех тихих благословений (т. е. индивидуальной молитвы — П. Л.), а также во время громких благословений, пока не достиг одного чертога, и оставалось мне пройти всего одни ворота, чтобы оказаться пред ликом преусловного и благословенного Господа, и в этом чертоге я нашел молитвы, которые пятьдесят лет не могли вознестись, а ныне, поскольку в этот день мы молились с приникновением, поднялись все эти молитвы, и каждая молитва сияла как утренняя звезда. И обратился я к этим молитвам: „Почему вы до сих пор не вознеслись?“.

И сказали: „Нам велели подождать ваше высокостепенство, чтобы вы повели нас“. И сказал я им: „Идите за мною!“. А ворота эти были открыты“.