Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

И поведал он жителям своего города, что ворота эти были столь же велики, как весь мир, а когда стали подходить вместе с молитвами, то появился некий Ангел, закрыл ворота, навесил на них замок, и он рассказывал им, что замок этот был величиной с весь Меджибож.

„И начал я крутить замок, чтобы открыть его, но не смог и воззвал к наставнику моему (Ахии Ашилони — П. Л.) … и умолял его, говоря, что евреям угрожает такая страшная беда, а мне не позволяют войти, и в другое время не стал бы я так рваться туда. И сказал мне наставник мой: „Я пойду с тобою, и если сумею открыть тебе, то открою“. И когда мы пришли, то покрутил он замок, но тоже не смог его открыть. Тогда он сказал мне: „Ну что я могу для тебя сделать?“. И горько возопил я к наставнику своему: „Как покинешь ты меня во время такого бедствия!“. И ответил: „Я не знаю, чем помочь тебе. Пойдем-ка вместе, ты да я, в чертог Машиаха, может обретем там помощь“. И двинулся я с великим шумом к чертогу Машиаха, и когда Машиах, оправдание наше, увидел меня издали, то сказал мне: „Не вопи так!“. И дал мне две буквы, и подошел я к воротам, и, хвала Б-гу, и отомкнул я замок и открыл ворота, и ввел все молитвы. И была великая радость, поскольку поднялись все молитвы, и онемели благодаря этому уста обвинителя, и не стало нужды в моем ходатайстве, и упразднился приговор, и не осталось от этого приговора ничего, кроме отметины“[181].

Наконец, самые яркие свидетельства „визионерства“ Бешта мы находим в его письмах своему шурину р. Гершону, написанные в периоды, когда тот находился в Земле Израиля. История, связанная с одним из писем Бешта р. Гершону, настолько замечательна, что заслуживает того, чтобы быть рассказанной полностью.

Действие ее разворачивается в Цфате, где р. Гершон жил некоторое время.

Однажды он обнаружил, что у него закончились деньги, и ему не на что отпраздновать субботу. Р. Гершон обратился к раввину и главе суда местной общины с просьбой занять деньги, и тот ответил согласием. День был холодный, и р. Гершон явился в синагогу в теплом стеганом халате, а после молитвы остался в бейт-мидраше заниматься Торой. Когда ему понадобился платок, он потянул его из кармана и в это время у него выпал кошелек с замочком.

Раввин общины поспешил поднять его, на ощупь почувствовал, что там лежит пять монет, и решил, что это — турецкие дукаты. Немедленно подойдя к р. Гершону, он обвинил того во лжи — дескать, вот он просил в долг, утверждая, что ему не на что купить еду для субботы, и вдруг выясняется, что деньги у него, оказывается, есть.

Р. Гершон стал настаивать на том, что он сказал правду, но цфатский раввин продолжал стоять на своем, и так они продолжали пререкаться до тех пор, пока раввин не подскочил к Святому ковчегу и поклялся, что р. Гершон солгал.

В ответ р. Гершон тоже подошел к ковчегу и за ложную клятву предал раввина „херему“ — отлучению от общины, то есть одному из самых страшных наказаний, которому может быть подвергнут еврей.

В ответ раввин снял с себя башмаки, как и полагается отлученному от общины, пошел домой босиком, созвал к себе всю общину и рассказал о случившемся в синагоге.

— Мало того, что он лжец, так он еще посмел подвергнуть меня анафеме! — пожаловался раввин своим приближенным — и в доказательство своей правоты протянул подобранный кошелёк р. Гершона. Все присутствующие ощупали кошелек, пришли к выводу, что там и в самом деле лежат пять дукатов, и толпой направились к дому р. Гершона разбираться.

Явившись с явным намерением расправы, они, тем не менее, поинтересовались у паломника из Подолии, за что он предал раввина их общины анафеме.

— Потому что галаха велит поступать с тем, кто принес ложную клятву! — ответил р. Гершон.

— Но ведь клятва была истинной — вот твой кошелек с пятью дукатами! — возразили ему.

— А вы открывали кошелек? — поинтересовался р. Гершон.

Цфатским евреям не оставалось ничего другого, как признаться, что открыть кошелек они не сумели.

— Тогда надо было его разорвать, и вы бы увидели, что там лежат не дукаты, а завалявшиеся у меня в кармане польские злотые, не имеющие здесь хождения и потому не могущие считаться в данном месте деньгами! А значит, клятва все-таки была ложной, — подвел р. Гершон итог спору.

Всем собравшимся не оставалось ничего другого, как признать, что он прав. После чего раввин принес р. Гершону извинения, а тот снял с него херем. А еще через пару дней у р. Гершона развилась какая-то глазная болезнь (видимо, обычный „ячмень“), и он месяц почти ничего не видел.

Прошло совсем немного времени, и р. Гершон получил письмо от Бешта.