Баба Люба, давай!

— А ты подумай? Я мог бы посадить тебя на цепь и обязать лизать мне пятки по утрам. Мог бы изнасиловать сам, или отдать солдатне, чтобы послушать твои крики. Мог бы взять тебя перед Даинором, мог бы отрезать от тебя по пальчику, но я не сделал этого, — тихо прошептал Шариан ей на ушко, — наоборот, дарю подарки, платья. Возвратил твои книги, позволяю меня развлекать. Тебе ведь самой приятно вспоминать Землю. Подумай, почему так?

Чем больше говорил менталист, тем страшнее становилось Любе.

— Намекаешь на то, что ты неравнодушен ко мне? — спросила она.

— Не намекаю, я говорю, что влюблен в тебя.

— Влюблен? — тихо переспросила Люба, — по-твоему, иногда нормальное общение — это признаки любви? По-твоему то, что ты не растоптал меня, не заставил унижаться — это значит полюбил? Я, видимо, польщенной должна себя чувствовать, потому что ты относишься ко мне не как к ненужной игрушке, которую интересно только ломать, а как к красивой куколке, на которую надевают платьица?

Под конец речи Люба уже кричала. Обида и страх сжимали горло.

— Ты не способен на любовь, — выдохнула она в лицо Шариана, — разве то, что чувствовал Даинор, когда мы прощались в тюрьме, похоже на то, что чувствуешь ты? Хоть немного похоже?!

— Не сравнивай меня с ним! — прорычал лжепринц, вскочив с кровати, — он — неудачник и будет сидеть в тюрьме до конца своей жизни, а я буду править вместо него, наслаждаться властью и твоей любовью!

Шариан ушел, хлопнув дверью. А Люба еще долго смотрела на свои дрожащие пальцы.

На следующий день Алида рассказала, что принц ночью разгромил полкомнаты и разбил вазоны в коридоре. Однако, днем от принца передали букет цветов. Потом еще какие-то побрякушки, пушистую детскую игрушку и новое платье. Причем, все подарки приходили с разницей в час-полтора.

— Вы поссорились, да? — допытывалась служанка, — ну простите его, пожалуйста, госпожа, он же так извиняется. Что бы он там не сказал, ясно видно, что он вас любит.

— Что бы ты понимала, — грустно ответила Люба.

Вечером Шариона она встречала насторожено. Лжепринц помялся в дверях, а потом протянул ей обычный лист бумаги. Люба развернула его и ахнула.

— Кто это нарисовал? — восторженно спросила она, рассматривая собственный портрет, нарисованный цветными карандашами.

— Я, — несмело улыбнулся Шарион.

— Что? Ты? — удивилась Люба, — невероятно! А где ты научился?

— Нигде, у меня так получается.

— У тебя явный талант! Тебе обязательно надо его развивать. Удивительно! — восхищение её было настолько искренним, что менталист расхохотался.

— Цветы, украшения и платье тебе не понравились, а портрет на обычной бумаге привел в восторг, — поразился он, — я еще не верил, когда ты говорила, что дорог подарок, который сделан своими руками.

— Почему? Ты же видел, как я радовалась, когда вспоминала о рисунках и поделках, которые делали мне дети и внуки.

— Ну и какую же сказку сегодня мне поведает Шахерезада? — снова спросил лжепринц.

— А клятва?

Шариона принес клятву, ничего не потребовав от неё взамен. Люба лишь удивленно хлопала глазами, не зная, как реагировать на такую резкую смену настроений менталиста. Вчера он пугал, а сегодня дарит подарки и приносит клятву без условий. Сейчас она могла выгнать лжепринца за дверь, ведь он уже поклялся, что Даинора не будут пытать. Однако, Люба не стала этого делать. Если есть возможность сейчас пообщаться со светлой стороной Шариона, то это надо сделать.

— Хочешь, я расскажу тебе про «Формулу любви»?

— Конечно, — похоже, искренне обрадовался менталист, — очень хочу, мне понадобятся такие знания, чтобы завоевать твою любовь.

— Ты не передумал?

— Нет.

И Люба начала рассказ…

В эту ночь Шарион ушел от неё поздно и, похоже, чрезвычайно довольным. Прошло еще несколько дней. Несколько раз менталист пробовал ненавязчиво перевести их отношения в горизонтальную плоскость, но кусок гниющего мяса мгновенно всплывал в воспоминаниях Любы. Шарион улыбался, но ему явно не нравилось такое положение дел.

— Почему ты сопротивляешься? — спросил он, поглаживая её по шее. Они сидели на кровати лицом друг к другу, и менталист заглядывал Любе в глаза. — Я ведь могу быть любым. Таким, как ты пожелаешь.

Мгновение — и перед девушкой сидел Даинор, смотрел на неё своими зелеными глазами с искоркой веселого любопытства.

— Хотя внешне тебе больше нравился другой, — задумчиво произнес Лжедаинор, и вместо принца теперь на кровати расположился Фель.

Эльф немного хмурился, таинственные фиолетовые глаза глядели на Любу с явным мужским интересом.

— Хотя, правильнее будет взять другую личину, — продолжил менталист, и превратился в Виктора — мужа Любови Игоревны.

— Прекрати! — закричала она, оттолкнув Шариона, — неужели ты ничего не понял? Почему Ник Маршал из того фильма полюбил Дарси? Потому что она была настоящая и не пыталась выглядеть другой! А ты… как тебя полюбить, если неизвестно, где ты — настоящий?

— Ты хочешь посмотреть мой истинный облик?

— Покажи.