Бабаза ру

– Вообще-то курицы дуры, – ответила я. – Но для чего им был бы нужен ум? Чтобы увидеть свой засранный курятник, вдохнуть и проанализировать его запах? Ой, а чем это так воняет? Да от моего дерьма и воняет? Петуха-идиота, конечно, обязательно надо осмыслить, одного на двадцать куриц, и изволь ему давать, когда он пожелает тебя оттоптать ровно полминуты. Яйца, которые ты собираешься высиживать, у тебя отберут, и не увидишь ты никогда своих деток. Выйдешь на травку – за углом котяра на тебя облизывается, только зазевайся – и пара смрадных перьев от тебя останется. На себя посмотришь – лапы кривые, крылья машут вроде, а не полететь тебе никогда и никуда! И увидит всё это курица, и окинет она своим внезапно прорезавшимся умом картину своего бытия – и что теперь? Повеситься ей на насесте, что ли? Или утопиться в корыте? Насколько это было разумно – лишить курицу ума!

Ирина Петровна, отулыбавшись, всё-таки возразила:

– Наши курочки чистенькие, спокойные…

Действительно, вдалеке, в загончике перед насестом бродили крупные белые несушки, не выражая ни малейшего недовольства своей участью.

– А я вот слышала, что у вас сегодня тушёная курица на ужин, вы что, своих забиваете, на тридцать человек это ж сколько, штук пять надо? Специальный человек есть? Не шофёр ли это Сергей?

– Боже мой! – Ирина Петровна всплеснула руками. – Что вы! Мы покупаем кур готовыми, тушками, тут недалеко, Боровская птицефабрика, слышали? Ещё не хватало – своих курочек забивать. И как вы могли подумать на Серёжу. Серёжа – это сама кротость. Он в пьяном образе человека сбил, отсидел четыре года, вышел, сорвался… Я его нашла у себя во дворе. Он у нас третий год, из постоянных, держится молодчиночкой, только молчит, всё молчит.

– Почему?

– Потерял веру в слова человеческие.

– Понимаю…

– Присядем?

Мы уселись у детской площадки, не из металла и пластика, раскрашенного в жуткие кислотные цвета, а созданной солидными дяденьками из надёжного дерева: брусья, кольца, прыгательный конь, горка… Всё натурального цвета.

– Ирина Петровна, я что хочу спросить. Вы похожи на секту, но вы не секта, у вас нет учения, нет духовного лидера, ваш Иван Иванович, я так поняла, занимается хозяйством, в какой-то степени – человековедением. Выбирает своих рыб из моря людского, да? Но какой смысл? Вы за частоколом сидите – зачем? То есть… ну, что вы тут высиживаете?

– Частокол только со стороны дороги, так уж матушке Михайле захотелось, а по периметру – обычный забор… Нет, мы не секта, мы община, союз свободных людей.

– Что за идея – не пить? Это отрицательная идея. Не пить, а что делать?

Вдруг раздвинулись тучи, будто их кто-то с усилием, руками растаскивал, и бледный, жемчужный лучик осеннего солнца пробился ко мне, приласкал меня, приголубил.

Осеннее солнце – гибель, сюрреалист,
Осеннее солнце – жатва…
Осеннее солнце листьями падает вниз,
Весна – будет когда-нибудь завтра…

– Что это? Я такой песни не знаю…

Я разве запела, Ирина Петровна? Запела и не заметила. Так и не отучилась искать и видеть знаки милости – такие вот лучики внезапные посреди безысходности и тоски.

– Да вы это знать не можете, это песня моей юности.

– Что мы делаем – живём, что мы делаем. Алкоголь много времени и сил сжирает, а у нас всё время и силы – наши, так что люди трудятся, беседуют… Приглядывают друг за другом.

– Стучат начальству…

– Вздор! Никто не стучит. Рассказывают о впечатлениях, что здесь такого? Сами знаете, как змей коварен.

– Срываются?

– Бывает, что срываются. Но труд – он, знаете ли…

– Труд. Знаю. Все знают. Нам ещё при Советах талдычили насчёт труда, который помогает. А что, тот дедок, что так залихватски чихал за столом, тоже трудится?

– Альберт Макарович. Конечно. Бывший инженер… Он в парниках, огородник, чистое золото – не работник. Его дочь привела…

– Дочь тоже тут?

– Умерла дочь. Спилась. Дети же часто перенимают образ жизни родителей, даже если умом того не желают. А в подкорке сидит…

– Знаю, и… ради этого и пришла. Хотя, наверное, уже поздно. Уже сын мой насмотрелся картинок, навидался сценок… А там что у вас, такое огромное… как оранжерея прямо.

– Наши парники, хотите посмотреть? У нас редиска четыре раза вырастает за сезон…

– Не люблю редиску. У меня от неё рот дерёт.

– Вишня, груши, да всё есть…

– Как-нибудь… Что-то устала я немножко…

– А хотите, посидим-отдохнём, а потом прогуляемся к церкви? Там Серапиона Мокрицкого нашего мощи, там источник, наберём водицы, правда, сегодня может быть очередь – воскресенье.

16:30

Мы вышли не из центральных ворот, а из маленьких боковых, но и здесь понадобилась помощница – она тщательно закрыла за нами калитку, и я поинтересовалась, для чего предприняты подобные меры безопасности, ведь я разглядела ещё и многочисленные камеры наблюдения вдоль ограды, на гостевых домах и в центральном офисе трезвенников.

Ирина Петровна тяжко вздохнула.