Бабаза ру

– Но почему, я не понимаю… Положим, есть занятия, предполагающие изрядную физическую силу (грузчики, силачи в цирке) и в принципе никто не запрещает женщинам рискнуть, но как-то желающих не находится. Некоторые профессии нуждаются в определенной душевной выносливости, даже бесчувственности (могильщики, санитары морга), тут на женщин надежда плохая. Разное отношение к сексу привело к разделению полов и в сфере интимных услуг: невозможно представить себе женщину, становящуюся режиссером порнографии. Возможно, им нельзя смотреть в реале на это со стороны… Есть и традиции, ещё властные, – к примеру, нечего женщинам делать на пожаре и в других слишком опасных стихиях.

Но многие сферы неженских занятий меня изумляют. Почему в филармонии спокойно выходит тётенька в бархате и провозглашает: «Сегодня в нашей программе…» – а в цирке то же самое делающий шпрехшталмейстер обязательно и непременно мужчина? Какой рок преградил женщинам путь к нажористой должности чистильщика обуви? Почему дамы чураются электричества в принципе, как чёрта? Что такого уж катастрофически неженского в реставрации мебели?

– Не понимаете, а одобряете отшельника Виноградного пика, который и постановил себе законом – «не понимать». Вы хотите понять! И все хотят. Так что насчёт загробной жизни, если совсем честно?

– Если честно. Да, хотелось бы встретить родных и друзей. Но есть законы забвения, и что тут поделаешь. Любимый образ словно относит куда-то на тёмных волнах… Болит год, два, три… Видишь ушедшего ясно-ясно, а потом всё тускнеет, уплывает, подёргивается тиной. Через пять-семь лет боль дёргает лишь изредка. Через десять – она становится далёкой и даже приятной мелодией… ты меняешься, но и они там меняются. Я встречу, если встречу, вовсе не свою бабушку Веру Антоновну, которая заплетала мне косички, варила кашку и попивала портвейн тайком! Та была в морщинках, худенькая, ругательница и свирепый борец с любыми соседями. Прошло тридцать лет с её смерти – что, бабка Вера так и осталась в морщинках и ругается на том свете матом? Кого я встречу-то? Это моя бабка разве будет? Это будет какая-то там в жопу душа, прошедшая какие-то там очистки и перегонки.

– Так, так… дальше…

– Что дальше, ничего дальше. У меня был друг-одноклассник Славка, мы с ним полжизни прошли бок о бок, в юности даже… ну, маленький роман случился. Мы обожали нашего учителя по литературе. Моя первая любовь настоящая была… Юрий Григорьевич. Он умер давно, пятнадцать лет прошло. У меня сохранился его портрет, я к нему часто обращалась мысленно, и он мне вроде бы отвечал… я будто слышала голос. Так вот, Славку убили два года назад, твари из мрака вышли и убили, ночью, во дворе, шёл домой. А Юрий Григорьевич при своей жизни Славку любил и много ему помогал. И что, он совсем не мог ничего поделать из своего того света? Не мог Славку спасти? Были более интересные занятия? Да они там напрочь забывают нас, как эмигранты – свою бывшую родину. Я портрет Юрия Григорьевича в дальний ящик письменного стола положила и больше не смотрю и не спрашиваю ни о чём.

– Обиделись?

– Не обиделась, а так. Раз вам начхать, то и мне начхать.

Ну выпила, раскраснелась, стала выражаться. А Наташе хоть бы что – улыбается и головой качает. В ушах золотые серёжки с висячим янтарём попрыгивают.

Конец молчанию ягнят

– Хороши серьги, да? Это от мамы-покойницы… Тут зимой один урод прижал меня в подъезде и говорит: «Сымай сама, или ушки рвать буду?»

– А вы что?

– А я сторонник того, чтобы навеки закончить эру молчания ягнят. Надо сопротивляться, бить, орать, всегда что-то есть под рукой или даже на руке. У меня ногти длинные, к примеру, и острые. Я ему со всей дури пальцем в глаз. Пальцем в глаз отлично получается, неожиданно. Следующее действие, когда он завоет и схватится за лицо, – ногой в пах. Здорово, если каблуки… Но со всей силы.

– Жертву обычно парализует страх.

– Совершенно ни к чему. Я вам не жертва! Какой страх? Кого бояться? Что, по-настоящему сильный человек пойдёт одиноко бредущую бабу грабить, серёжки-колечки с неё снимать? Ясно, что не пойдёт, а нападают на женщин трусливые дегенераты, спившиеся-сколовшиеся. У них силы нет. Пальцем можно их сделать. И обязательно надо делать. Пусть по всей русской земле слух пройдёт, что молчание русских ягнят закончилось и бабы ополоумели и стали влёгкую мочить грабителей и насильников.

– А нравственные преимущества?

– Чьи?

– Наши, то есть женские.

– В чём бы они заключались?

– Мы жертвы. Не палачи.

– Вы в это верите?

– Это же статистика.

– Вы предлагаете гибнуть, чтобы статистику не испортить?

– Чтобы не превратиться… в такое же.

– Но мы превратимся.

– Я – нет.

– Вы – нет. И я – нет. Но так будет.

– Не в России!

– Даже в России. Но, конечно, с нашим чудесным замедлением…

– Чудесным?

Россия как наслаждение