Бабаза ру

– Голод, голод… И сейчас на земле есть голодающие, но нам трудно себе и представить, что такое был голод ну хотя бы в так называемые Средние века. И были народы, решившиеся в роковые времена значительно и резко расширить привычный круг пожираемого. Явились отторженные в сытое время виды моллюсков и птиц, сгодились в пищу насекомые – те же акриды… В ход пошли даже змеи (Китай) и лягушки с улитками (Франция). При этом, заметьте, французы пренебрегли змеями, а китайцы игнорировали улиток. Отсюда, с голодухи, завелись особенности французской и китайской национальной кухни. Попробовали – понравилось! Так, теперь смотрите: у русских всё в порядке с голодом… хм… так нельзя сказать, в порядке с голодом… то есть имелись голода. Да. Змеи, лягушки и улитки всегда с нами, правильно? Но если кто когда и осквернил себя поганой этой едой, то замолчал прискорбный факт наглухо, и в национальную кухню твари не проникли. Умрём, но лягушек есть не будем! Хотя в священных книгах никаких запретов на это нет.

– Евреи тоже… – попыталась я.

– Нет, не получится, – твёрдо ответила баба-за. – Я никогда ничего не говорю про евреев. Смиритесь. Это принцип.

– А нельзя узнать почему?

– И почему – нельзя узнать.

И тут завязалась история

Я почувствовала, что теряю нить разговора – бозон, лягушки… Как всегда в подпитии, расширился слух – я стала слышать разговоры за дальними столиками, но сузилось зрение – я видела в пределах «центрального коридора», а за его гранями что-то стало подпрыгивать и подмигивать. Клубилось там.

– Надо ехать! – провозгласила собеседница.

– Как ехать, куда ехать, зачем ехать?

– На машине. Ко мне домой. Добавить.

Чёткая баба, возразить нечего.

– Такси возьмём?

– Вообще-то я за рулём.

Вот не надо тут мне ничего восклицать. Я сопротивлялась. Я категорически возражала. Я возмущённо отказывалась ехать неизвестно куда с пьяной женщиной за рулём!

– Друг Наташа, – сказала мне она с грустью, – вы имеете дело с аномалией… это трагедия моей жизни. Я не пьянею. У некоторых народов есть непереносимость алкоголя, это может сказываться даже через поколение: дед был черемис, внук выпивает рюмочку – и хлоп в отключку. А у меня наоборот: фатальная переносимость.

– Зачем тогда пить?

– Настроение улучшается и на контакты иду легко и весело. А больше ничего. Тут недалеко – километра не будет. Но если вам некомфортно – ладно, пошли пешком.

Там гардероба-то нет, в «Огоньке», одёжу на крючки народ вешает, поэтому вышел танец с саблями, когда одевалась: вытащишь шарф из кармана – пальто рушится на пол, поднимешь – кепка закатилась, а всё сразу в руки взять я вам не жонглёр, неженская профессия, и в рукав сразу попасть не футболист, хотя почему футболист… потому что у меня не непереносимость и не переносимость, я нормальная. Четыреста граммов за раз – нормально и шарахнуло.

Наташа смотрела на меня ласково, но никакого движения помочь не сделала. Потом она даже озвучила этот свой жизненный принцип: «Можешь не помогать – не помогай». Мы вышли в сумерках на NN линию Васильевского острова из своего подвальчика (запомнила: пять ступенек, потому что я теперь, когда поднимаюсь, а ноги скрипят и ноют, всегда пою мысленно Высоцкого – «отставить разговоры», первая ступенька, «вперёд и вверх, а там», вторая, «ведь это наши горы», третья, «они помогут нам», четвёртая, «они помогут нам!», пятая, как раз хватило припева)… Направились к припаркованной неподалёку маленькой, как бы коренастой, вислозадой и горбоносой машинке, чей цвет я не постигла – что-то серенькое/голубенькое, – а в знак на капоте вникла: желтый крест бантиком. «Шевроле».

– Ждёт меня голубок! – провозгласила моя собутыльница. – Ей-богу, не поверите, но он мне улыбается. Иногда открывается до того, как я кнопку нажму. Он у меня простой добрый мальчик. У меня и другая машинка есть, но, когда направляюсь в застолье, беру только его. Ну не хотите – не надо. Ковыляем!

Как она решилась

– Я четыре года как стала «баба за рулём», так сказать, бабаза ру. Я ею сделалась накануне пенсии, в тот острый период, когда тебе уже за пятьдесят, но ты ещё не. Такой островок напряжённого и опасного времени. Это время превращения, прямо как в знаменитом рассказе Кафки, где человек стал тараканом… Я как-то встретила одну эффектную, крайне привлекательную женщину сразу после её пятидесятилетия, и она сказала мне про себя с иронической улыбкой отличной выделки: «Промысловое значение утрачено». Ну, моё промысловое значение было утрачено куда раньше. Если вкратце: я развелась в сорок девять лет, детей нет. Это дико странно, конечно. С виду я мамаша и бабуля, а на деле всего лишь тётя… Так вот, муж мой держал машину с шофёром. Мы не были богаты, но на эту историю нам хватало, и за четырнадцать лет такого житья мы поменяли пять машин и семь шофёров.