Бабье лето в декабре

– Ой, чего я делаю. Нельзя ведь. Грех-то какой, – бормотала она, задыхаясь от Витиных поцелуев и ласк и исступленно желая их.

– Ой как мне хорошо, – простонала она. – Дорвалась сдуру.

– Подожди, отдохну, – опустошенно и устало откинувшись прошептала она. И он обессилел, ткнулся ей под мышку.

Задерживаться в эту ночь Вите-Сказке Сима не дала, хотя он вроде настроился остаться у нее до утра.

– А вдруг Вальку отпустили из больницы. Ты знаешь, какой он ревнивый. Он и меня и тебя… – пристращала Сима, но Витя со своими большими деньгами чувствовал себя храбрым и всесильным, однако послушался ее и уехал.

Если по правде, то мимолетние встречи с мужчинами были для Симы не такими уж невозможными. У какой бабы свет клином сходится на одном своем мужике?! Не каждая признается в этом стыдном удовольствии, конечно, но память-то всегда ей самой скажет, когда и что было.

– Да те, кто говорит, что ни за что, никогда, ни с кем или врут или уж такие отвратины, что никто на них не польстится, – решительно осуждала Лидка Понагушина праведниц, считавшая, что, к примеру, в ней есть ложка меда, какую отведать каждому мужику хочется. Она и не скупилась на свой мед. Подумаешь, сбежались-разбежались. Главное, чтоб не проболтался мужик. А ведь среди них бахвалов – ой-ой-ой сколько. Сболтнет, – поползут по Содому ядовитые слухи.

Лидка Панагушина на сплетни чихать хотела, не затруднится – пошлет подальше матерком.. А вот Симе, мужней жене, выговаривали. Валентин такой хороший, примерный, а она… Особенно досаждала из-за врожденной вредности, зависти и короткого росточка Галька-Кнопка. Стоило Симе сделать завивку, как из дальнего конца коровника слышалось: «Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у б…., Почему они не вьются у порядочных людей?»

Вот и хлебай – не отказывайся. И ничего не было, а слух все равно полз. Но и случалось, конечно.

Бывало привезет председатель на коровник высоких начальников или журналистов, в первый ряд вытаскивает заезженных жилистых работяг, которые лет по двадцать коровье вымя теребят. Руки у них судорогами стягивает, чуть не в голос ревут, а с фермы силком не прогонишь.

– Цены вам нет, великие труженицы, – говорит иной секретарь райкома или обкома, а взгляд все время ловит Симино лицо. Зубки ровные, как ядрышки кедровых орехов, личико свежее веселое, глаза с ложку, губы сочные. Наверное, еще та зажигалка.

– А вот помоложе которая, как у нее с надоями? – спросит как бы между прочим секретарь.

– Это Сима Банникова. Валентина Банникова жена. Ничего, конечно, работает, но до передовиков пока не дотягивает. Опыта мало.

Все-таки один настырный секретарь настоял, чтоб ее наградили медалью ВДНХ. «Хотелось, – как потом признался, – приспособить эту медаль на Симиной груди».

Но тут Валентин взбеленился. Дело в том, что этой медалью, по всем показателям должны были наградить доярку Лемескину – Гальку-Кнопку, с которой до Симы у Валентина что-то было, а вот не наградили. Галька вся вредностью изошла. Валентина поймала в мастерских и пела-пела о том, какая она хорошая, но несчастная, а вот его жене Симе, которая гуляет напропалую, медаль присудили: а за что?

Валентин, наслушавшись Галькиных обид, пришел домой и сказанул, что надо медаль распилить надвое или всю целиком отдать Лемескиной. Но Сима уперлась. Во-первых, ей присудили, во-вторых, почему Гальке она должна уступать, по удоям они сравнялись. Да и медаль Симе была нужна позарез, чтоб в Иной Свет съездить и пусть запоздало директорше школы и химичке, жене географа, да и самому географу нос утереть.

Валентин расходился, но и она не уступила. Долго дулись.

В это время зачастил в Содом телесценарист Жора Гордеев. Будто бы телеочерк о Содомской молочно-товарной ферме надумал сделать. А Сима знала: из-за нее он тут трется. Таланты в ней искал, петь заставлял, выспрашивал, вяжет ли кружева, книги читает ли.

– Не-а, – легкомысленно отвечала Сима. Вот частушек сколько угодно напою.

Но Жоре частушек не требовалось.

Вывез ее Жора в лес, в березняк. Ходила она меж берез, гладила кору, говорила, что любит этот лес, эту землю, даже стихи он ее заставил выучить, а сам шептал:

– Ах, какая ты свеженькая!

– Не смущайте меня, – отвечала она.

Оператор искал точки и ракурсы для съемок, а Жора, оставшись наедине с ней, твердил, что им надо встретиться. И произойдет эта встреча в санатории. У него уже и путевки на руках.

Побывать в санатории, отдохнуть, как отдыхают культурные люди, об этом Сима мечтала всегда. И вот мечта может исполниться, если она поедет с этим солидным бородатым благообразным телевизионщиком Жорой Гордеевым. Пусть тайно, но хоть узнает, какой он – санаторий.

Загниголовая она тогда была. Сказала Степановне, что отправляется к больной матери в Иной Свет, а сама деранула с чемоданчиком, где платья да кофтенки, в город. Жора и вправду повез ее на своей машине в какой-то укромный санаторий. Конечно, останавливал по дороге машину будто поснимать Симу кинокамерой, целоваться лез, стихи читал. Ей было смешно все это. Ясно ведь, чего хочет, а тут… разговоры.