Бабье лето

— Не знаю, как долго я шла, — отвечала она, — я шла между полями, где стоят обильнейшие хлеба, проходила между кустов на межах, мимо стоящих среди хлебов деревьев и вышла к красному кресту, который высится среди нив.

— Если я иду очень быстро, — сказал я, — я дохожу до красного креста за час.

— Я, как сказала, не считала времени, — ответила она, — я дошла отсюда до креста и от креста вернулась сюда.

Во время этих слов я вышел из неудобного места в траве за скамеечкой на открытую площадку перед деревом. Наталия сделала легкое движение и снова села на скамейку.

— После такого похода вам, конечно, нужно отдохнуть, — сказал я.

— Но вовсе не поэтому, — отвечала она, — я направилась к этой скамейке. Как я ни устала, я вполне могла бы одолеть путь через поля и сад к дому, да и гораздо больший. Но к физическому желанию прибавилось еще одно.

— А именно?

— Это очень славное место, глазам здесь просторно, я могу предаваться своим мыслям, не прерывая их, что было бы невозможно, если бы я вернулась к своим близким.

— И поэтому вы отдыхаете здесь.

— Поэтому я отдыхаю здесь.

— Вам с детства хотелось ходить по полям в одиночестве?

— Не помню о таком желании, — отвечала она, — да и вообще есть в моем детстве полосы, которых я точно не помню, а коль скоро моя память такого желания не сохранила, то и подходящего случая, наверное, не было, хотя я и вправду очень любила в детстве быстрые движения.

— А теперь ваше пристрастие часто влечет вас на воздух? — спросил я.

— Я люблю бродить там, где мне просторно, — отвечала она, — я хожу по полям и пышным нивам, взбираюсь на отлогие холмы, прохожу мимо покрытых сочной листвой деревьев и дохожу до такого места, где передо мной открывается незнакомый край, над которым словно бы другое небо с какими-то другими облаками. На ходу я предаюсь своим мечтам. Небо, облака на нем, хлеба, деревья, кусты, трава, цветы мне не мешают. Когда я изрядно устаю и отдыхаю где-нибудь на скамеечке, как вот здесь, или в кресле у нас в саду или просто на стуле у нас в комнате, я думаю, что не стану больше ходить так далеко…

— Где же вы побывали? — спросила она, осекшись и помолчав.

— После обеда я поднялся от Ольхового ручья к пруду, — отвечал я, — затем через рощу на прямоугольный холм, откуда открываются окрестности Ландега и видна башня тамошней приходской церкви. От холма я пошел верхом и дошел до шалашей. Удалившись от Асперхофа на добрых два часа пути, я повернул назад. На эту дорогу у меня ушло много времени, ведь я часто останавливался и рассматривал то одно, то другое, поэтому возвращался я более коротким путем. Я шел тропками и разными приходскими дорожками через поля, пока опять не спустился к Озерному лесу и Ольховому ручью между Дернхофом и Амбахом. Там я уже знал межи, которые вели кратчайшим путем к полевому привалу. Там нет дорог, я шел по траве, и вот вышел к вам.

— В таком случае вы, наверное, очень устали, — сказала она и подвинулась на скамеечке, чтобы освободить мне место.

Я не знал, как мне поступить, но все-таки сел рядом с нею.

— Не взяли ли вы с собой какую-нибудь книжку, чтобы почитать здесь, на скамейке, — спросил я, — не собирали ли вы цветы?

— Я не брала с собой книг и не собирала цветов, — отвечала она, — я не могу читать ни на ходу, ни сидя в открытом поле на скамейке или на камне.

В самом деле, я не видел ничего рядом с нею, у нее не было ни корзиночки, ни еще чего-либо, что носят обычно женщины, чтобы что-то туда класть. Она праздно сидела на скамеечке, а ее соломенная шляпа, которую она сняла, лежала рядом с нею на траве.

— Цветы я собираю, — продолжала она через несколько мгновений, — тогда, когда они случайно попадаются по пути. Здесь вокруг больше всего маков, но они не годятся для букетов, потому что у них быстро опадают лепестки, есть еще васильки, гвоздики, колокольчики и другие. А иногда я и вовсе не собираю цветов, как бы много их ни было передо мною.

Мне было странно, что я сижу наедине с Наталией под ясенем полевого привала. Носки ее ног лежали в пыли находившегося перед нами голого места, и этой же пыли касался подол ее платья. В кроне ясеня не дрожал ни один листок, ибо воздух был неподвижен. Далеко перед нами, уходя вниз, далеко справа от нас и слева, как и сзади, простирались зеленые, созревающие хлеба. Из их ближайшей к нам кромки на нас глядели красные маки и синие васильки. Солнце закатывалось, и в том месте, куда оно уходило, небо сияло, почти сверкало над нивами, не было ни облачка, и горы вырисовывались на юге чисто и резко.

— А у красного креста вы немного передохнули? — спросил я вскоре.

— У красного креста я не отдыхала, — отвечала она, — там нельзя отдыхать, он стоит почти сплошь в колосьях, я оперлась на ствол и смотрела на окрестности, на поля, на плодовые деревья и на дома, людей, а потом повернула и пошла назад к этой скамеечке.

— Когда небо ясно и светит солнце, эти дали прекрасны, — сказал я.