Бабье царство. Русский парадокс

Да что «Азбука»! Она придумала детский костюмчик для внуков. И, опять же, обсудила с юношей свое изобретение! Костюмчик этот в одно мгновение можно надеть на малыша. Да, да! В XVIII веке наша Императрица спроектировала впервые детский комбинезон. И опять удачно! На шитье этих комбинезончиков парижский портной сделает целое состояние. Воистину, ее охватило любовное вдохновение! Она была счастлива со своим Сашенькой. Воспитанный в религиозном почитании венценосцев Ланской боготворил ее.

По ее просьбе милейший юноша переписывался с Гриммом, удивляя барона остроумием. Конечно, писала за него она, но как старательно он переписывал! Умный Гримм восторгался, умело подыгрывал. Идиллия! Наконец-то!

При этом скромнейший Ланской, к сожалению для нее и к радости для Потемкина, не хотел участвовать в политике. Политические уроки действовали на него усыпляюще, как она ни старалась. Но повторим важнейшее: юноша любил ее… Она была счастлива, и Потемкин был доволен, понимая, что пронзительно умная жена вряд ли долго выдержит детский лепет кавалергарда. Станет и этот «скушен и душен».

Папенька-дядюшка-любовник

Впрочем, сам Потемкин был тоже счастлив в эти годы. Правда, счастьем довольно неожиданным для православной страны. Он соблазнял одну за другой подраставших красавиц-дочерей своей родной сестры Елены и смоленского помещика Василия Энгельгардта.

Вот такой поистине революционный аккомпанемент мужа скромным сексуальным утехам жены.

У Потемкина было пять племянниц. Четыре из них – «ангелы во плоти» – стали любовницами дядюшки. Каждый раз, когда подрастала очередная красавица, восхищенный дядюшка, сделав ее фрейлиной Императрицы, укладывал в постель. Александра, Варвара, Татьяна и Екатерина – любовницы Светлейшего, которого они нежно именовали «папенькой». Только Надежду (некрасивую) папенька-дядюшка не тронул…

Мать Потемкина негодовала, писала ему письма, он швырял их в камин, не читая. «Князь Потемкин устроил гарем из собственной семьи…» – писал в письме граф Семен Воронцов, брат княгини Дашковой. Многие негодовали в письмах и приватных беседах, но публично никто не посмел. Рабство внизу у нас дополнялось рабством наверху. Впрочем, негодующие не могли понять главной тайны. Все девицы стали частью большой, воистину революционной семьи, где были папенька-дядюшка-муж-любовник, заботливая матушка-Императрица-любовница-жена и они – племянницы-доченьки-любовницы: Александра, Варвара, Татьяна и самая красивая – Екатерина.

Остались письма Потемкина к Варваре (второй по старшинству), полные страсти (любовника) и… заботы (папеньки). «Губки сладкие», «улыбочка моя милая» – так зовет ее «папенька».

«…Я тебя люблю до бесконечности… – пишет он «Улыбочке». – Я люблю тебя, душа моя… как еще никто никого не любил… божество милое, я целую всю тебя». «Варинька, друг мой любезный, жизнь моя, красавица, хочется целовать тебя. Голубушка, пишу к тебе для того, что мне приятно заниматься тобою; ручки мои бесценные. Для чего я не могу их иметь всегда при себе?» «…Ты моя жизнь и утеха, мой ангел; я тебя целую без счета, а думаю еще больше…» «Если ты меня любишь, я счастлив. А если ты знаешь, как я тебя люблю, то не останется тебе желать чего- то большего». «Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь. Я, идучи от тебя, тебя укладывал и расцеловывал, и одел шлафраком и одеялом, и перекрестил» (переспав с племянницей, крестить не забывал, религиозен был, но по-своему).

«Он воображает, что любит Бога, а сам боится дьявола, которого считает сильнее и могущественнее самого Потемкина», – писал о его религиозности принц де Линь.

И ее ответы – полные сначала нежности, потом ревности, затем злости к заботливому папеньке-дядечке-любовнику: «Ах, мой друг папа, как я этому письму рада! Жизнь моя, приеду ручки твои целовать».

Правда, безумный в страсти гигант часто болеет и оттого не в силах посетить своего «ангела и утеху». «Варенька, жизнь моя, я ночью чуть не умер…» «Жизнь моя… у меня так болела грудь, что я от роду этакова мученья не имел». «Варинька, голубушка, я, как собака, немогу… всю ночь не мог уснуть…»