Бабий дом

– А что это такое – по высвобождению женского?

– Женское, голубчик Евгений Анатольич, это женское. Те ее функции в жизни, что определены ей природой.

– Материнство, значит? – догадался Евгений Анатольевич.

– Материнство, правильно. Человек ведь, если по существу, мужчина ли, женщина ли, – существо весьма далекое от идеального. Но в каждом человеке это идеальное есть. И если уж говорить о высвобождении, то высвобождать нужно это вот – идеальное в человеке. Чтобы человек стремился к нему, подтягивал себя до него. А что в женщине идеальное? Материнство. Материнство – это ведь не только родить. Это воспитать. Вливать по капельке каждый день, вкладывать по зернышку. Это труд. Громадный. Грандиозный. Тяжеленнейший. А когда женщине исполнять его? Некогда. Она другой труд исполняет – что ей мужчины от себя отдали.

Говори сейчас Виктор Витальевич самые абсолютные истины, Евгений Анатольевич ни за что не согласился бы с ним.

– Однако не будете же вы отрицать, – сказал он все с тою же прежней горячностью, – что есть у нас женщины и ученые, и руководители. И хорошие ученые, хорошие руководители!

– Помилуй бог, помилуй бог, Евгений Алекса… Анатольич, простите! – Виктор Витальевич, заложив руки в карманы пиджака и оставив снаружи большие пальцы, неторопливо прохаживался по комнате мимо сидящего подле стола Евгения Анатольевича туда-сюда. Торчащими снаружи большими пальцами он прибарабанивал в такт произносимым словам. – Вы меня еще обвините, будто я умственно отсталыми их считаю!.. Есть. Есть. И ученые, и руководители, кого только нет. Но все за счет материнства, голубчик вы мой. Лишь! Или она вообще, глядишь, не рожает. Или родит одного – и уже несчастна: ах, вся ее карьера прахом пошла! А то свое материнское на кого-нибудь другого перекладывают. Воля покрепче – так и на мужа, глядишь. Я же вам говорю, я адвокат, я-то уж знаю, я такого нагляде… – Он вскинул голову, чтобы затем выразительно качнуть ею, ноги между тем несли его вперед, и он налетел на раковину и упал бы, если бы Евгений Анатольевич, мгновенно вскочив, не поддержал его. – Ч-черт! – выругался Виктор Витальевич. – Нашли тоже место…

– Это кронштейнов необходимых нет, – отпуская его, сказал Евгений Анатольевич.

Виктор Витальевич посмотрел на Евгения Анатольевича с недоумением.

– Каких кронштейнов?

– Раковину установить. – Евгений. Анатольевич, отвечая, словно бы винился. – Под старой кронштейны двадцать семь сантиметров, а под эту нужно тридцать два.

Виктор Витальевич сообразил наконец о чем речь.

– Это мужика в доме нет, а не кронштейнов, – сказал он.

– Это вы напрасно про мужика… – теперь Евгений Анатольевич как бы оправдывался. – Эти кронштейны большой дефицит. Их и в магазинах не бывает, и на стройках они – каждый на учете.

Как о чем-то весьма основательно изученном сказал он о магазинах и стройках.

– Вот так! За все в жизни приходится расплачиваться. – В голосе Виктора Витальевича была глубокомысленная ирония.

Евгений Анатольевич не успел ответить ему – в прихожей зазвенел звонок.

– Лида! – позвал ее открыть дверь Виктор Витальевич.

Но она уже шла и сама.

Виктор Витальевич двинулся в прихожую следом за ней.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он, увидев в дверях Нину Елизаровну с Аней. – Ладно, у меня здесь компания составилась, а так бы хоть в петлю от тоски!

– Здравствуй! – с утомленностью ответила ему Нина Елизаровна. – Какая такая компания? – И увидела за плечом своего бывшего мужа, там, в комнате, Евгения Анатольевича. – Вы? – изумленно, не веря себе, проговорила она.

– Д-дa… я так подумал… я пришел… я решил, что… – сбиваясь, забормотал Евгений Анатольевич, не смея выйти из комнаты в прихожую.

– И очень не ко времени. – Голос Нины Елизаровны был холодно-тяжел, не лед, а остылый камень. – Просто очень.

– Н-но я… я так понимаю… – заволновался Евгений Анатольевич, – может быть, я посижу… подожду… у меня есть время…

– Да. Посидите. Подождите. Пойдите на кухню. – Он дернулся к двери, и Нина Елизаровна увидела на обеденном столе в комнате вазы с цветами и яблоками да еще и бутылку коньяка. – И заберите с собой это – приказала она, – это сейчас совершенно ни к чему!

– Да, да… хорошо. Конечно, – ответил Евгений Анатольевич.

Он взял со стола бутылку, поколебавшись мгновение, цветы с яблоками оставил и как-то боком, боком вылез из дверей в прихожую, и так же боком, молча протиснулся мимо всех на кухню.

– Это еще кто такой? – провожая его взглядом, спросила Аня.

Нина Елизаровна с резкостью оборвала ее:

– У тебя сейчас вообще ни на какие вопросы нет права! Ты только отвечать можешь!

– Ой, мама, только не в таком трагическом тоне! – в голосе Ани было как раз одно лишь это право – не чувствовать за собой никакой вины.