– Там, Виктор Витальевич, – сказала Лида, выждав некоторое время, – когда ее в милицию забрали, еще такая деталь: она объяснение писала, и все там об этом случае с джинсами… и на Светку эту еще заявление отдельно…
Виктор Витальевич с живостью повернулся от окна.
– А! И заявление даже? Ну, тогда все много проще. Лишь бы его в корзину не бросили. А если оно сохранилось… А если и не сохранилось даже. Протокол о ее задержании точно есть… все мне ясно. Можно пробовать.
– Правда, можно? – с надеждой слабо выговорила Нина Елизаровна.
– Можно, можно. Только вот если бы ты мне все по телефону…
– Боже! – голос Нины Елизаровны мгновенно наполнился силой. – Только мне не хватало твои упреки выслушивать! Нам нужно дочь спасать!
– Виктор Витальевич! – упреждая его ответ, с мольбой посмотрела на него Лида.
И Виктор Витальевич, уже готовый заново сцепиться с Ниной Елизаровной, сдержал себя. Лишь демонстративно вздохнул, ступил от окна к книжному шкафу, провел пальцем по стеклу вдоль корешков книг.
– Знакомые книжечки! – в голосе его прорезались прежние насмешливо-снисходительные интонации.
– Это ты не мне, дочери оставил! – с остывающей резкостью ответила Нина Елизаровна.
– Безусловно, безусловно, – с поспешностью отозвался. Виктор Васильевич. И перевел взгляд на ружье над диваном. – А это все висит.
– Ну а почему же ему не висеть?
– Понапрасну висит, вот что жалко. А я все-таки раз в год да выезжаю… – Он прошел от книжного шкафа к дивану и потянулся к медвежьей голове снять ружье. – Продала бы ты мне, в конце концов…
Нина Елизаровна остановила его:
– Не снимай. Заряжено.
Виктор Витальевич инстинктивно отдернул руки и тут же, застыдясь своего испуга, засмеялся:
– Это ты кому, мне говоришь – заряжено? Да что я, не знаю, как оно заряжено? Никогда оно не было заряжено.
– Все равно. Если даже и нет. Это память. Это тебе известно. И оно не продается.
– Жаль… жаль… – Виктор Витальевич достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, роскошно сияющую желтым металлом шариковую ручку откровенно несоветского производства и вновь подсел к столу. – Так, – раскрывая книжку, сказал он, – давайте мне фамилию следователя, отделение милиции…
Нина Елизаровна продиктовала ему все, что он просил, Виктор Витальевич записал, спрятал записную книжку с ручкой обратно в карман и встал.
– Все, этого хватит пока.
– Но, действительно, ситуация не крайняя? – Нина Елизаровна смотрела на него с надеждой и враждебностью.
– Пожалуй, нет. – Виктор. Витальевич был уже не здесь, он был там, в другой своей, неизвестной никому в этом доме жизни, душой был там, нутром, и стремился скорее соединить душу с телом. – Но что заранее говорить. Может быть, какие-то нюансы вскроются… До свидания, Лидочка, – поклонился он Лиде.
Лида поднялась со своего места.
– До свидания, Виктор Витальевич. Спасибо.
– За что спасибо. Она ведь и в самом деле моя дочь. – Виктор Витальевич двинулся в прихожую и, выходя из комнаты, крикнул: – Аня!
Лида, вслед за матерью пошедшая было провожать Виктора Витальевича, остановилась. Она там была не нужна. Они с Виктором Витальевичем попрощались – и этого было обоим достаточно. Хотя они с Аней и сестры, но дочь ему – лишь Аня…
Впрочем, зазвонил телефон на журнальном столе. Так что Лиде вроде как следовало даже остаться в комнате.
– Алле! – сняла она трубку.
Это был Миша, Анин мальчик. Он просил ее к телефону.
Лида замялась:
– Знаете, Миша… – и решила, что не нужно сегодня Ане никаких телефонных разговоров. – Знаете, Миша, лучше вы позвоните ей завтра. Она не очень хорошо себя чувствует. Ей сейчас не до разговоров.
Миша настаивал и так был напорист, так требователен, что Лида заколебалась:
– Что-то случилось, Миша? Важное? Или может все-таки подождать до завтра? Ей, правда, не до разговоров и свидания сегодня. То, что вы рядом здесь и из автомата звоните, вовсе не значит…
Она не договорила – Миша там, в автомате, нажал на рычаг. «Пи-ип, пи-ип», – коротко засигналило в ухо.
– Странно. И не попрощался даже, – опуская трубку, обескураженно проговорила Лида.
Она не успела отнять от трубки руки, как телефон зазвонил вновь.
– Алле! – снова сказала Лида.
Ей ответили, и лицо ее, и без того имевшее сегодня отрешенно-замкнутое выражение, как закаменело. Несколько раз она пыталась что-то сказать, но ничего у него не выходило. Наконец голос все-таки повиновался ей.
– Да нет, это я, – сказала она. – Я, да. Узнала, конечно. Странно было бы, если бы не узнала… – Умолкла, слушая, и ответила: – Нет, Андрей, я не еду. А что у тебя чемодан уложен – это хорошо, ты поезжай. Мой билет сдай, до поезда еще есть время, успеешь. – Опять умолкла, слушая, но просто сидеть и слушать, ничего не делая, было сверх ее сил, и она встала, взяла телефон и, то отнимая, то вновь прикладывая трубку к уху, принялась ходить возле журнального стола туда-обратно. – Я не в состоянии, Андрей, – сказала она наконец, – выяснять сейчас отношения. Да и нечего выяснять, Когда все ясно, что выяснять? И не нужно ко мне приезжать. В этом нет смысла. Я не пое…