Бабка Котяжиха

Если в лес пойдёт бабка Котяжиха – травинку зазря лишнюю не сорвёт, ветку не сломит, живую душу ни одну не обидит. Зато уж грибов, ягод да орехов всегда набирала по полной корзине. Девки ещё только в лес идут, а она уж им навстречу – тащит целую корзину даров лесных, орехов да грибов. Как будто сами они к ней в лукошко прыгали. Орехи, те калила она на противне в печи, а после, морозными зимними днями, угощала деревенских ребятишек. Те играют в снежки, бабу лепят, на саночках катаются, а она мимо идёт, остановится, откроет свою холщовую кошёлочку, которую всегда через плечо носила, да каждому по пригоршне калёных орешков и отсыплет в подставленные ладошки, да ещё пастилки яблочной добавит. А ребятня уж и знали про то, лишь только завидят её на дороге, тут же и бегут навстречу:

– Здравствуй, бабушка! Как твоё здоровьице?

Она засмеётся, по головке потреплет каждого, приобнимет, да откроет свою котомочку…

***

Утро в деревне задалось ясное, солнечное.

– Доброму дню быть, – подумала бабка Котяжиха, идя из лесу с полной корзиной грибов.

Ноги её и подол платья были мокрыми от росы. По дороге ей навстречу бежали девчонки, в длинных сарафанчиках, что от старших сестёр достались в наследство, на поясе подвязаны они были верёвочками, чтоб не так длинно было, головки покрыты платочками беленькими, на ногах – лапоточки.

– Здравствуй, бабушка! – поздоровались они, поравнявшись с бабкой Котяжихой, и поклонились ей дружно.

– Здравствуйте, девчатки мои хорошие! Что, за грибами пошли?

– За грибами, – закивали те, – А ты уж, видать, набрала? Эва, полное лукошко у тебя.

– Набрала, – улыбнулась бабка Котяжиха, – Ну, ничего, и вам там осталось. Все с полными корзинками вернётесь домой.

Девчонки радостно взвизгнули, поклонились и побежали в лес.

А бабка Котяжиха не спеша пошла по дороге, неся тяжёлую корзину. Вот уж и улица деревенская показалась. И тут услыхала она отчаянные вопли. Кто-то не кричал, а именно вопил во всё горло, и была это одна из жительниц деревни. Бабка Котяжиха сразу всё поняла, орала она на сестру мужа, бедную, разнесчастную Алёнку.

Алёнка и брат её Степан жили в родительском доме, рано остались они без родителей, и после их смерти, когда заболели они да ушли в одночасье один за другим, Степан дал себе слово вырастить сестрёнку младшую, как родные мать с отцом. Детей лихоманка не потревожила, живы они остались. Степан Алёнку очень любил, был он добрым, ласковым, и сестрёнку такой же воспитал, доброй ко всему живому. Ни одну собаку, ни одну кошку она не пропустит, всех погладит, всех накормит. И в огороде у неё всё росло, не гляди, что девчоночка ещё совсем – ветку сухую воткнёт, и та зацветёт. Бабка Котяжиха Алёнку любила, привечала.

– Вот уж красуня-то вырастет, и судьба у неё хорошая будет, – улыбалась она про себя, встречая Алёнку на улице. Та всегда кланялась бабушке, да про здоровьичко спрашивала, иль интересовалась – помочь может чем надобно.

И вот, пришло время, женился Степан. И привёл он в дом Матрёну. Матрёна была из семьи зажиточной. Привела она с собой скотину, да принесла добра всякого – перину пуховую с подушками в приданое, полотенца, утварь всяческую, да одежды разной. И решила, что она теперь барыня в этом добротном, просторном и тёплом доме. Алёнку она сразу выгнала из избы в чулан, бросила ей на топчанок матрас, соломой набитый, старое лоскутное одеяло, да подушку, сеном приправленную. Вот и вся радость. С утра до ночи заставляла она её работать, всё какие-то дела девчонке находила, лишь присядет Алёнка, Матрёна уж тут как тут:

– Чего расселась, бездельница?

Вздохнёт Алёнка, да снова пойдёт работать. А Матрёна стоит – руки в бока упрёт, ещё и тычков в спину ткнёт, да тумаками приправит.

А уж когда ребёнок народился, тут и вовсе Алёнке пощады не стало, гоняла её Матрёна, как сидорову козу. Да что работа, её-то Алёнка не боялась, трудолюбивая она была да хозяйственная, так ведь Матрёна такими ли словами обидными да проклятиями девчонку осыпала, что у той слёзы горькие на глазах не просыхали, а Матрёна слёзы увидит, да ещё тычков надаёт, не смей, мол, нюни тут мне распускать. Синяки да ссадины с тела Алёнки не сходили.

Степан поначалу заступался за сестрёнку младшую, только быстро затих, Матрёна ему рот завсегда затыкала:

– Я тут хозяйка. На моём живёте. Кабы не я, так ничего бы у вас не было. В голую избу я к вам пришла, да сама всё добро с собой принесла. А вы голь перекатная. Так что молчите!

И молчал Степан, другой бы может кулаком злую жену уму-разуму научил, а этот не умел так. И родители их в любви да согласии жили, и сам он человеком добрым был, не мог на жену руку поднять, хоть и видел, что злая она, сварливая баба. Да куда ж теперь деваться, и сыночек вот у них уже растёт.