Бабка Котяжиха

Ну, а на этот раз Матрёна уж что-то сильно разошлась. Подходя к дому Степана, бабка Котяжиха увидала, что все жители высыпали на улицу со своих дворов, и подглядывают, крадучись, через плетень во степанов двор. Но подойти боялись, знали суровый нрав Матрёны. Она ведь и палкой могла хлестнуть, и камнем бросить, а уж язык до чего был поганый, Боже упаси! Чего она только могла не наговорить в своей злобе чёрной!

Бабка Котяжиха поставила на землю тяжёлую корзину и остановилась, опершись на свою клюку. В это время калитка стремительно распахнулась, и на дорогу, споткнувшись, вылетела и упала Алёнка. Коса её была растрёпана, лицо расцарапано, кофточка, и без того дышащая на ладан, была разорвана на груди и спине. Девушка сильно плакала и дрожала. А за ней вослед, с розгами в руках, бежала и орала Матрёна:

– Что ж ты натворила-то, а, иродова девка? Ах, ты гадина такая! Кто тебе позволил это делать? Да я ж тебя до смерти засеку!

Бабка Котяжиха быстрым шагом поспешила к Матрёне. Она успела вовремя, встала между лежащей на дороге девушкой и разъярённой злой бабой, и взмах тяжёлой крепкой руки Матрёны с розгой пришёлся аккурат на плечо бабки Котяжихи. Бабы вскрикнули, мужики ахнули, бабка же Котяжиха и мускулом не повела, как стояла, так и продолжила стоять. Матрёна смутилась на миг, да только злоба её давно уж совесть задушила, и потому не могла она остановиться, её всё несло и несло, розгу только за спину спрятала:

– Что тебе, старая, надо? Чего ты здесь встала? Иди своей дорогой, куда шла!

Мужики снова ахнули, а бабы перекрестились – слыханное ли дело со старым человеком так говорить, да ещё с кем – с самой бабкой Котяжихой!

Та же стояла подбоченившись и глядела на Матрёну, у которой только что пена изо рта не шла, как у бешеной собаки.

– Ах, ты жаба черноротая! – сказала нараспев бабка Котяжиха, – Ты на кого это руку-то подняла? На сироту? Давно я слышала, что ты её лупцуешь да гоняешь.

– А твоё какое дело? – встала в позу Матрёна, – Как хочу, так и живу. Это мой дом!

– Твой дом? – протянула бабка Котяжиха, – Не-е-ет, не твой это дом. Это дом Алёнки да Степана. А ты пришлая в нашей деревне и порядков своих устанавливать не станешь.

– Пришлая-не пришлая, а что хочу, то и делаю!

– Не-е-ет, милая, что хочешь ты делать не будешь. Это я тебе говорю, бабка Котяжиха.

– Да кто ты такая?

– Да никто. Так, бабка обыкновенная. А ты, жаба черноротая, ещё своё получишь.

– Да пошла ты, буду я ещё с тобой разговаривать, проклятущая! Немочь чёрная тебе на голову! – взбеленилась Матрёна.

– Ах, так, – сказала бабка, улыбнувшись.

– Чтоб у тебя перья во рту вылезли вместо зубов! И чтоб ты слова сказать не могла и света белого не взвидела! – заключила Матрёна.

Бабы ахнули и прижали к губам уголки платков, а мужики, закряхтели, отворачиваясь и крестясь. Матрёна же плюнула на землю, хлопнула калиткой и убежала к себе во двор.

Бабка Котяжиха повернулась к Алёнке и сказала:

– Вставай, донечка, вставай, милая. Пойдём со мной.

Девушка поднялась с земли. Лицо её залито было слезами, а на щеке виднелось багровое пятно. Она стыдливо прикрывала руками грудь, сводя разорванные края кофточки. Бабка Котяжиха пошла, было, к своей корзинке, да Алёнка её опередила:

– Я помогу вам, бабушка, – сказала она тихо, осипшим от слёз голосом.

– Пойдём со мной, – повторила бабка Котяжиха, – У меня жить будешь.

И они пошли по улице, а народ, перешёптываясь, глядел им вслед.

Глава 2

Бабка Котяжиха шла позади Алёнки неторопливым шагом. Она смотрела на ноги девушки, распухшие, все в порезах, и качала сокрушённо головой – бедняжка, видимо, постоянно ходила босиком, без лаптей.

– А что, донюшка, обувки-то у тебя никакой нет? – окликнула бабка Котяжиха Алёнку.

– Была обувка, – оглянулась Алёнка, – Да Матрёна её спрятала, сказала нечего обувь бить и так проходишь.

– Ну-ну, – подумала бабка, а вслух сказала, – Пойдём-пойдём.

Так потихоньку и дошли они до дома Котяжихи. Она отворила калитку, пропуская Алёнку вперёд себя:

– Проходи, милая, не стесняйся.

Алёнка стыдливо вошла во двор, огляделась.

Тут же к ней подбежал большой лохматый пёс и принялся обнюхивать корзинку и ноги девушки.

– Ну, ну, Туман, ты чего это? – обратилась к нему Котяжиха.

Девушка же, прижав корзинку к груди, робея, глядела на собаку, и стояла не шелохнувшись.

– А ты его не бойся, – ответила ей бабка Котяжиха, – Он умный и зря никого не тронет.

– А что же Шалун наш, пришёл? Ах, ты ж зараза, и где ж это ты всю ночь-то шлялся? – повернулась Котяжиха к крыльцу.

Алёнка даже и не поняла сначала, к кому она обращается, а после увидела большого, белого, пушистого кота. Он мяукал и потягивался всем телом, выгибая спинку, призывая слушателей и показывая, что он дома и что он доволен жизнью.

– А-а, подарочек мне принёс в благодарность? – бабка Котяжиха отбросила с крыльца дохлую мышь, которую принёс Шалун, и, оглянувшись на Алёнку, сказала, – А ты чего стоишь, милая? Идём-идём, не бойся Тумана.