— Я взрослая. Я им сказала, что ухожу жить с Дэвисом и, чтобы они не волновались. Раз в неделю я им пишу письмо. Об этой церкви они не знают. Ее построили недавно, после ухода отсюда военных. Когда я познакомилась на улице с Дэвисом, то он привел меня сюда. В первый день он сказал мне, что так и не признался своей прабабушки про помощь церкви. В последнее время она даже просто так на что-то сильно обижается. То же самое сделала и я в первый раз, когда вернулась из церкви домой. И потом, я так и не сказала. А как получилось все с Дэвисом, я стала вовсе скрывать о том, что, уходя на прогулку, встречаюсь с ним в церкви. Я боялась, что они придут сюда и запретят мне вообще все.
— Но ваши родственники — они знакомы друг с другом?
— Нет. Мои и слушать не хотели, что я буду жить с мужем. И у него не лучше. Прабабушка, как узнала, что я забеременела, то, чуть не умерла от переживаний!
Юля отмахнулась и не стала в очередной раз пересказывать эту историю. Улыбаясь, она посмотрела на Веру и потом, недоумевая, немного с грустью пожала плечами.
— Получается, бывает так, что люди сами хотят потеряться? — тихо спросил Рамсес, но, не обращаясь конкретно к Юле, а задумываясь вслух.
— Чего?
— Это я к слову сказал.
В задумчивости, он посмотрел на церковь. В свете уходящего солнца уже с трудом различался облик прельстительного Божьего храма, но очертания куполов строгим и четким золотым клеше продолжали тесниться к небу.
— Красивая у вас дочь, — сказал Рамсес, возвращая мысли в эту комнату.
— Очень! Некоторые люди, украдкой, — Юля хохотнула, — спрашивают у нее, хорошо ли мы о ней заботимся? Но… — счастливая, улыбающаяся Юля покачала головой, стараясь подобрать те выражения, которые смогли бы отразить самое искреннее отношение к ребенку. Но все же она ответила обычным предложением, которое, пожалуй, невозможно заменить ничем другим, — мы так сильно ее любим!
— Зачем спрашивать-то? По ней же видно.
— Наверное, потому что мы живем несложно. Но я стараюсь! Она чисто и красиво одета. И Вера всегда радостна. Дэвис охотно и мне помогает во всем, и продолжает заботиться о бабушке. Ей много лет, он не стал волновать ее во второй раз и не сказал о рождении дочери, чтобы с ней ничего не случилось, — на секунду Юля поджала губы, затем, продолжила: — Я его понимаю, никто не хочет оставаться один. Хотя, мы и есть у него, но, если умрет прабабушка, то он останется один: ни с кем из прошлой жизни, — далее Юля заговорила немного повеселев. — А еще, я люблю готовить и вязать. Что я делаю, Дэвис носит бабушке. А ей говорит, как о покупке, чтобы она не волновалась. Я такой ковер ей тоже смастерила и только с ее любимыми расцветками — желтым и зеленым.
— Уверен, что я, как человек непомнящий, — Рамсес виновато улыбнулся, — могу научиться от Вас не только улыбкам, но и, как жить самостоятельно, если вообще так ничего и не вспомню.
— Пожалуйста. А вообще-то, да. Вот, кто-то меня спрашивает, как мы — инвалиды можем жить самостоятельно? Несмотря ни на что, мы счастливы с Дэвисом. И самое райское у нас, что все получилось и никто не отнял нашу веру…
— Дочь? — перебивая, вырвалось уточнение у него: он попросту не поспевал в своем восприятии за ходом жизнерадостной Юли с ее восторженными рассуждениями.
Она рассмеялась.
— Что вы?! Зачем у родителей отнимать дочь? Нет! Я имела в виду, мы с Дэвисом всегда верили в то, что наступит тот день и час, когда нас примут, как всех людей. И это свершилось!.. Верочка — нам дочь. Значит, она состоит из полностью меня и Дэвиса. А нашу девочку воспринимают, как здорового ребенка! — похвасталась она. — Понимаете? — он не ответил, а Юля продолжала: — И нам не надо стараться ее прятать от чужих, чтобы дочу не обижали и не оскорбляли, — неожиданно для Рамсеса, Юля умолкла и стала серьезной. Она выдержала настоль продолжительную паузу, что он подумал, не переключила ли Юля внимание на что-либо другое и уже забыла, о чем хотела сказать. Это походило на то, как поступала в беседе прабабушка Дэвиса — Юля так же, как и она, впоследствии добавила, но с грустью: — Мы искренне не хотим, чтобы от комментариев людей Вера страдала, как мы.
У Рамсеса, до этой минуты прибывающего в легком, греющем душу, настроении, внутри пробежал холодок: внезапно он возник в груди, но, как-то легко и в то же самое время остро проскользнул по нервным окончаниям к голове, где и растворился так же неожиданно, как появился. По выражению лица нельзя было предположить, что Рамсес чувствовал внутри себя — он продолжал пить чай и, время от времени, поглядывал то на Юлю, то на Веру.