Бабочка

Я был доволен тем, что сумел не сорваться и проконтролировать себя во время разговора с Бабочкой. Видит Бог, мне хотелось ей раз в триста больше сказать, за что я и не переносил анестезию. Терять контроль над собой всегда плохо.

Хотя, может и стоило задуматься над тем, что слишком уж быстро Бабочка закруглилась с разговором. Да и, вообще, позвонила так рано, и вся на нервах, словно что-то прочуяла.

Но тут мне вроде бы удалось ничего не выдать и убедить ее, что все под контролем. Так что я позволил себе расслабиться и, едва добравшись до дома, вырубился.

Потому, скажу откровенно, я сначала не поверил себе, когда сквозь сон мне почудились шаги Бабочки в коридоре. Спал я всегда чутко, жизнь такая, что расслабляться не стоит, сколько бы ни было у тебя охраны, разве сегодняшний случай тому не подтверждение? Потому, пусть и с мутной головой, с вязкими мыслями – я решил, что кто-то таки по коридору идет к моей спальней. А шаги Светы мне просто чудятся, накладываясь на этот звук, видно чересчур сильно мне хотелось, чтобы она была рядом.

Заставляя себя встряхнуться, не особо успешно прогоняя липкий, дурманный сон, покрепче обхватил рукоять пистолета левой рукой. Не то, чтоб любил я управляться с оружием этой рукой, хоть и умел. И, не вытягивая пока пушку из-под подушки, медленно повернулся в сторону двери, слыша, как опускается ручка. Николай, да и любой из охраны, сначала бы постучал. Арина Михайловна уже ушла. Так что я еще больше насторожился.

И просто ошалел, когда в сумраке комнаты увидел на пороге все-таки свою Бабочку. Это сто процентов была она.

Впрочем, стояла в дверях Света недолго. Бросив на пол сумку, с которой и уезжала, она прищурилась, всматриваясь в меня так же внимательно, как и я рассматривал ее. И тут я увидел, как глаза Бабочки сначала расширились, ее губы приоткрылись, словно в испуге. Но тут же это выражение сменилось нахмуренными бровями, а губы поджались решительно и сердито:

- Это, по-твоему, «все хорошо»? – она стремительно бросилась к кровати. Ко мне. – Ну почему ты мне никогда не говоришь правду? Почему все время обманываешь?

Почему? Потому что не хотел ее в это втягивать. Любой ценой хотел Бабочку защитить от всей этой грязи таких реалий своей жизни.

Но вслух не стал об этом говорить. Тем более в тот момент она так резко опустилась на матрас около моего правого бока, что я немного поморщился, не успев переместить руку. Бабочка это заметила, и нахмурилась еще больше. Но в ее черных глазах я рассмотрел искреннее волнение и страх. Мне хотелось ее успокоить. Убедить, что пустое, нестрашно, да и заживает на мне все, как на собаке.

Но вместо этого…

Я так скучал по ней. С ума сходил просто без своего сокровища. Без этой слишком настойчивой и, порой, вредной девчонки. Да и столько сомневался, почти убеждая себя, что все, все оборвано. Так что теперь меня накрыло такой мощной смесью облегчения, радости и любви к ней, что и не скажешь ничего. И не до объяснений. Да и этот чертов наркоз…

В общем, вместо того, чтоб сказать что-то путное, я приподнялся, отпустив наконец пистолет, и левой рукой не просто обхватил: сжал ее затылок, загребая волосы, опрокидывая Бабочку на себя. Не позволяя и ей ничего добавить. И с непередаваемым удовольствием впился в ее губы.

Какой же она была! Сладкая настолько, что эта сладость растекалась по моему языку, по моему горлу. Мягкая, моментально раскрывшаяся под моими губами. И в то же время – сильная и упрямая девчонка, которая и несмотря на поцелуй, похоже, продолжала сердиться на меня. Мне хотелось улыбнуться от количества эмоций, которые я ощущал в ней, которые переполняли Свету настолько, что она невнятно бормотала и ворчала, тем не менее, и не пытаясь прервать наш поцелуй или отодвинуться.

Как же я любил ее. Кажется, сильнее, чем когда-либо. И, казалось, не смогу, не сумею заставить себя от нее оторваться.

Или это потому, что я так соскучился? Но мне хотелось вдохнуть ее, до краев наполняя легкие и свое тело ощущением Светы, и не хватало только лишь объятий. И все же, я не претендовал ни на что большее: знаете, простреленное плечо (пусть и с отпускающей анестезией) не особо располагает к прикладной романтике и страсти.

Да и не в том даже дело было. Просто за месяц, что не видел ее – все переигралось, все как-то по местам стало у меня внутри. Да, я хотел ее. Но страсть не была самым важным и предводительствующим элементом в буре моих чувств. То, что горело в душе, в сердце при виде Светы, то, что я вкладывал в каждое прикосновение к ней – было во столько раз сильнее простого желания. Важнее, больше. Я даже не секса хотел. И плевать на то, сколько у меня никого не было. Я в этот поцелуй все свое обожание и радость, все свои чувства к ней выплеснул, похоже. И уж в этом дал себе волю.