Бабочка на штанге (сборник)

После воспитательной процедуры уши Кранца становились очень тонкими и прозрачными. Казалось, что сквозь них можно смотреть на солнце, как сквозь алую полиэтиленовую плёнку (солнце при этом выглядело спелым помидором).

Кранцу сочувствовали. Но порой и досада брала от его неуклюжести. И если собирали футбольную команду, Фимку старались записать в запасные, а когда на лодке отправлялись рыбачить в ближнем лимане, сажали вперёдсмотрящим на носу («А то, как в прошлый раз: взял весло — и пополам… Ну и что же, что в камнях застряло? Ни у кого не застревает, а у тебя…»).

При вылазках в соседские сады Кранец-Померанец попадался чаще других.

«А ну, стой!.. Ишь какие ухи удобные, как ручки чемодана…»

А дальше — по известному порядку:

— Ну, а теперь неси, что следует, раз попался…

И бредёт несчастный Померанец в дальний край сада, наматывает на ладонь лопуховый лист, дёргает от забора крапивный стебель и, тяжко дыша, несёт хозяйке. Казалось бы, когда отпустили и следом не идут, можно и рвануть через плетень, большой ловкости не надо. Но… будешь «хихила». Есть с давних времён в Фонарях закон: лазаешь по садам — лазай на здоровье, но если угодил в лапы хозяину и в первый момент вырваться не сумел — не дёргайся больше. Теперь ты пленник, пока не получишь но заслугам. Это как правила игры, в которой жульничать запрещено. Иначе:

Хихила-бахила,
Штаны замочила!..

— будет кричать на улице даже замурзанная пятилетняя малышня…

— Принёс? Ну-кась, стой смирно…

— Ай!..

— Не танцуй! А то ещё не так…

Конечно же, всё это давно известная игра. Прокалённые вечным солнцем ребячьи икры не чувствительны к безобидным укусам. Да и хозяйка или хозяин сада — они ведь не злыдни, а люди понимающие: помнят себя в школьные годы. Поэтому притворно-жалобные вскрики пленника — тоже правило игры.

— Уй-я! Больше не буду!..

— Смотри у меня. А ежели поймаю снова, спущу штаны да сорву «тараскины слёзы»…

Ну, это уже так, для испуга. По правде-то никто их не сорвёт…

Высокая, как бурьян, пыльно-серая, с шипами на тонких листьях трава «тараскины слёзы» известна в здешних местах каждому. Она злее обычной крапивы в тыщу раз: как черные осы по сравненью с комарами. Грозить ею, конечно, можно, однако в ход пускать не смеет никто — ни зловредные взрослые, ни самые коварные мальчишки и девчонки… В давние-давние времена бытовал в здешних краях обычай учить малолетних «тарасок» с помощью этой травы уму разуму и послушанию. Натерпелись бедняги. После такой науки целую неделю ни на лодочной банке грести невозможно, ни на школьной лавке слушать учителя, ни дома на табурет борщ хлебать… Но однажды, в годы, которые называются «Революция» (толком никто уже о них не помнит), пришёл на Тарханайскую косу то ли конный полк, то ли эскадрон. С разноцветными лентами на папахах. С весёлым усатым дядькой во главе (звали его иногда «товарищ комэск, иногда «батько Мирон», а иногда «пан Лебеда»), Пан товарищ Лебеда собрал на площади рыбаков и селян и объявил, что старой власти, где «императоры, гетманы и прочие кровососы», полный храпец, и надо выбрать для народного правления свой справедливый совет. Народу что? Он всегда готов. Выбрали… На толпе нашлись несколько бойких рыбацких сыновей и внуков, закричали: почему это справедливость лишь для взрослых? Ребячий совет нужен тоже! Долой взрослое самодержавие!

Пан товарищ Лебеда (он же батько Мирон) отнёсся к этим крикам с пониманием. Да, мол, нужен и такой совет, потому что дети — будущее свободного мира. И совет выбрали. И он принял много справедливых законов. Одним из первых был закон, запрещающий на веки-вечные использовать «тараскины слёзы» для воспитательных дел. Товарищ комэск Лебеда добавил от себя, что каждый, кто этот закон нарушит, будет повешен за ноги на сухом каштане перед поселковой управой или расстрелян в Тухульской балке тупыми пулями из трофейного американского пулемёта «Крокодайл-Гочкис» (по выбору осуждённого)…

Проходили времена, менялись власти и разноцветные ленты на папахах, шлемах и фуражках, менялись законы. Однако запрета на зле вредную траву никто не отменял. Наверно, сидела в сознании (или в подсознании) память о батьке Мироне с тупорылым трофейным пулемётом (кое-кто поговаривал, что он вовсе и не стреляет, но поговаривал с опаской). Интересно, что даже местные полицаи во время немецкого нашествия закон этот нарушать не смели. Данный факт говорит о том, что есть на свете незыблемые понятия и правила…

Да, но почему Кранец-Померанец нынче спасался бегством? И не от сердитой хозяйки сада и не от тётушки Ганны, а от своих приятелей соседей?

Марко открыл рот, чтобы крикнуть: «Кранец, ты куда?».

Но от ребят долетел тонкий вопль Славки Тотойко:

— Кранец! Стой-замри или лопнут пузыри!

Это было заклинание. Тоже давнее. Тоже как закон. Почему его надо слушаться и что за пузыри могут лопнуть у нарушителя, никто не знал. Но слушались всегда. Иначе ты совсем трус, или кругом в чём-то виноватый, или вообще «не с нашей улицы». И тогда конечно: