Бабочка, выкованная из стали

Кабинет был просторный, со столом для заседаний, какой положен большому начальнику, и со стеллажами книг, какими окружают себя мыслители или творческие работники. За столом сидела молодая дама; откинувшись на спинку огромного кожаного кресла, она просматривала листы, пробегая текст глазами и складывая прочитанные бумаги на стол. Увидев вошедшего Гончарова, дама поднялась, вышла из-за стола и, когда подполковник приблизился, протянула ему руку. Рукопожатие ее было жестким. Вблизи она уже не казалась такой молодой: лет сорок — сорок пять, но если учесть, что она профессор и доктор наук, занимает руководящий пост в известном учебном заведении, то, скорее всего, ей за пятьдесят.

— Присаживайтесь, — предложила Полозова, — постараюсь помочь, чем смогу, хотя… Вас ведь Леночка интересует? Или все-таки Владимир Петрович? — Игорь не успел ничего ответить, как Людмила Федосеевна продолжила: — К Леночке у полиции вряд ли могут быть вопросы, потому что она вся правильная и законопослушная, если только это не ваша личная заинтересованность. Я с ней разговаривала пару дней назад, и она не собиралась никуда пропадать, была весела и беззаботна, как бабочка. И про вас она мне ничего не говорила. Вы ведь ей не близкий родственник, чтобы проявлять какую-либо особую заинтересованность.

— Нет, но…

— Тогда зачем время терять? Давайте перейдем к той теме, что вас интересует в первую очередь… Поговорим о Дроздове — ведь именно для этого вы здесь.

Полозова вздохнула и посмотрела на большое, во всю стену, окно, за которым уже включились фонари. Она ждала продолжения, но отвернулась, словно ее не интересуют ни подполковник, ни его вопросы, ни, возможно, сам Дроздов. Гончаров обратил внимание на ее гладкую шею: вряд ли этой женщине пятьдесят, скорее всего Людмила Федосеевна его ровесница, а значит, она добилась и степени, и звания, и должности за какие-то заслуги. Она симпатична, немного полна, но это не портит ее, а мелкие веснушки на лице лишь придают шарма…

— Я просто хочу узнать, что вы сами думаете по этому поводу.

— Ничего не думаю. Надеюсь на лучшее. Не знаю, кто вас уполномочил заниматься делом нашего бывшего ректора. Думаю, что никто. Возможно, именно Леночка попросила, потому что она все не может угомониться. Наша бабочка ведь думает, что Владимир Петрович — кристально-честный человек.

— А разве нет? — успел вставить Игорь.

Людмила Федосеевна молча кивнула, что могло означать все что угодно, снова посмотрела за окно.

— На следующий год университету исполняется ровно четверть века. Двадцать пять лет назад Дроздов, используя свои обширные связи, зарегистрировал наше учебное заведение. Причем и здания, и землю под ними он получил без проведения тендера. А ведь это место — лакомый кусок для девелоперов. Здесь можно построить торгово-развлекательный комплекс, который принесет миллионы, а то и миллиарды. Или гостиничный кластер… Или элитный жилой комплекс со своей инфраструктурой. А от нашего вуза только убытки…

— Кому он в убыток?

Людмила Федосеева вернулась к своему столу, опустилась в кресло.

— Знаете, сколько было бы претендентов на этот лакомый кусок? Здесь такая бы бойня была, случись тендер.

— Но тут и до того располагался институт.

— А кого это останавливало? Недавно одного строительного магната застрелили, до этого Владимира Петровича взяли. А еще раньше со своего поста сняли вице-губернатора, который отвечал за строительство. По слухам, он под серьезной статьей ходил. Но раскручивать его не стали, потому что могли выйти на совсем уж больших людей, которые сидят не здесь, как вы понимаете.

— Но вы говорили про обширные связи Дроздова.

— Говорила. Но люди, которые там, — Полозова показала глазами на потолок, — всегда обрежут концы, чтобы уйти от ответственности. Я тоже пыталась что-то предпринять, чтобы помочь ему. Меня даже познакомили с одним из руководителей ГУВД, и он посоветовал не лезть в это дело, потому что наказания без вины не бывает и никакие былые заслуги тут в зачет не идут. Он сказал, что суда не будет: Дроздова подержат и отпустят. А я получу лишь неприятности на свою голову…

— Но он уже год без суда.