Бабушка, которая хотела стать деревом

Он не мог заблудиться в отеле. Это просто невозможно – ведь прошел его вдоль и поперек. Но страх не отступал – боялся заблудиться. Как ребенок, которого в гостях оставили в дальней комнате, велели вести себя прилично, и ему очень страшно выйти и дойти до туалета. Или найти маму, которая не похожа на себя – такая нарядная, красивая и совсем чужая. И сама комната, в которой он должен тихо сидеть, листать книжки или рисовать, – тоже страшная. Вдруг нахлынули все страхи детства. Он отчетливо вспомнил, как мама потеряла его в магазине, а потом сказала, что он сам виноват – не стоял в условленном месте. Она пообещала купить ириски «Кис-кис», намертво прилипавшие к зубам и оттого особенно вкусные. Забыв об обещании, пошла покупать готовые наборы еды в кулинарии – Макс их терпеть не мог. Но мама много работала и научила его вываливать на сковороду содержимое – котлету, зеленый горошек, пюре. Он стоял и смотрел, как пюре превращается в жижу, горошек расползается по сковороде. Котлеты так и оставались замороженными, сколько их ни подогревай. Сверху горячие, а внутри – разве что лед на зубах не скрипел. Они были несъедобными. Слишком много лука, который Макс ненавидел до приступа тошноты. Лук хрустел на зубах.

Макс знал, как дойти от кулинарии до дома, не боялся оставаться один, но там, в магазине, ему вдруг стало по-настоящему страшно. Его отталкивали от столов, на которых раскладывали уже купленные продукты, двигали ближе к двери, ругались, что колбаса столько стоит, курицу в соседнем магазине так и не «выкинули». Макс отчаянно ждал, что его позовут по громкой связи. Он слышал это на вокзале, в большом детском магазине. Строгий женский голос объявлял, что «Мишу Иванова мама ждет у фонтана» или «Миша Иванов, подойди к справочному бюро, тебя ждет мама». Но Макс так и не дождался подобного объявления. Мама нашла его сама и тут же отвесила подзатыльник.

– Ты обещала. – Он показал на пакет с ирисками, которые достал с полки.

– Надо было стоять, где я тебе велела. – Мама вырвала из его рук пакет. Пакет разорвался, и ириски рассыпались по полу. Макс кинулся собирать.

– Ты невыносимый ребенок, – сказала мать, глядя, как он ползает по полу. – С тобой невозможно…

Что конкретно невозможно, Макс так и не узнал. Наверное, всё: жить, есть, готовить для него еду, заботиться о нем.

– Проклятие на мою голову, – добавила мать. Она не причитала, не восклицала, просто сообщала сведения, как случившийся факт.

В детстве она иногда, вернувшись из гостей, веселая, пьяная, дурная, называла его Максимкой или Максюткой с явно звучащим в голосе презрением. Поэтому, когда он вырос, представлялся именно Максом, не оставляя никаких шансов на уменьшительно-ласкательные варианты. В институте он влюбился в Иру – однокурсницу. У них было все серьезно. До такой степени, что она познакомила его со своими родителями. Папа был профессором, а мама… Она назвала его Максимкой. Кажется, была слегка навеселе. Интонация была в точности как у его матери. Макс расстался с Ирой сразу же после того вечера. Она не могла понять, что случилось. А он не мог объяснить, что все дело в ее маме, назвавшей его Максимкой. Слегка пьяным голосом, с интонацией, выражавшей презрение. Потом была Света, которая называла его полным именем – Максим, не соглашаясь на сокращенное Макс. И была Рита, коллега, которая называла его исключительно Максом. Новый роман закончился не из-за Риты, как считала Света, а из-за имени. Если бы он попытался это объяснить, никто бы не понял. Рита, впрочем, скоро переключилась на какого-то Алекса, то есть Александра, Сашку. Видимо, у нее тоже был пунктик, связанный с именами.

Когда Макс начал преподавать, стал профессором, все сложности исчезли. Его называли «профессор Степанов», он тут же просил: «Пожалуйста, просто Макс». Это было вежливо, даже приветствовалось. Наконец он обрел то имя, которое всегда хотел иметь.

Сделав глубокий вдох, он вышел из номера. Ничего сложного. Вот картина, дальше по коридору туалет. Совсем рядом лифт и, надо же, указатель на выход – зеленая светящаяся табличка над дверью с изображением бегущего человечка. Если выйти, окажешься во дворике. Макс готов был поклясться, что вчера ее не было. Не удержался и свернул – нестерпимо хотелось курить. Привычка, которой он обычно не страдал во время поездок, но для спокойствия держал в кармане пиджака сигареты и зажигалку. Так, как сейчас, ему никогда не хотелось закурить.

Сделав затяжку, обжегшую легкие, он огляделся – дворик был другой, большой. Под ногами не хрустел гравий, а лежала ровно подстриженная зеленая травка. В дальнем углу, лицом к пропасти, стоял пляжный лежак. Макс прилег на него и закурил, наплевав на собственную репутацию, правила приличия, которые он мог нарушить курением в неположенном месте, и мнение окружающих. Он лежал, смотрел на далекую церковь и не хотел возвращаться, порядком устав от загадок отеля-монастыря. Однако что-то неведомое, дав небольшой передых, вытолкнуло его с лежака и отправило восвояси.