Бабушка сказала сидеть тихо

– О Пресвятая Владычице Дево Богородице, спаси и сохрани под кровом твоим мое чадо Куприньку. Укрой его ризою твоего материнства, соблюди в страхе Божием и в послушании, умоли Господа моего и Сына Твоего, пусть дарует ему полезное ко спасению. Матерь Божия, введи меня во образ твоего небеснаго материнства. Уврачуй душевные и телесные раны чада моего Куприньки, моими грехами нанесенные. Вручаю дитя мое всецело Господу моему Иисусу Христу и Твоему, Пречистая, небесному покровительству. Аминь.

Баба Зоя трижды крестится, низко трижды кланяется. Купринька лежит на полу.

Глава 17

Из города Елена и Слава вернулись мрачные. Елена сразу же направилась на кухню и принялась греметь там тарелками. Перегрохотать мысли. Слава уселся на свою любимую табуретку, неторопливо снял ботинки – парадно-выходные, лаковые, поджимающие мизинцы так, что те потом долго ноют и краснеют. Хорошо, если мозолями не пойдут. Принялся туфли натирать тряпочкой, первой, что под руку попалась: нужно привести парадно-выходные в порядок, отчистить грязь и убрать обратно в коробку. До следующего парадно-выходного дня.

– Может, ну его? – крикнул Слава в гремящую тарелками и прибавившимися к ним кастрюлями кухню.

– Ты что-то сказал? – спросила Елена, появившись в дверном проеме. Она раскраснелась, словно только что из бани. Парадная прическа ее сбилась, нависла растрепанными кудрями над левым глазом. От бордовой помады осталась лишь каемка, от чего губы казались болезненно-обветренными. Тушь размазалась до середины щек так, что не поймешь: плакала Елена или просто позабылась да глаза потерла.

– Я говорю, может, ну его? – повторил Слава уже спокойно, тихо и даже чуточку неуверенно. – Мы ж всего раз попробовали, – строго ответила Елена. – А ты уже сдался?

– Да просто все это долго, муторно как-то, – пробормотал Слава. – Школу эту родителей пройди, экзамен сдай, разрешение получи, документы собери. Неужели нельзя просто прийти и взять одинокого ребенка? Ему нужны родители. Нам нужен ребенок. К чему все эти сложности? Школа эта родителей дурацкая. Мы же и так родители, чему нам тут учиться? Зачем?

– Мы с тобой плохие родители, – сухо заметила Елена. – Единственную дочь не уберегли. Значит, есть чему учиться.

Слава хмуро глянул на жену: проехалась опять по больному.

– Но неужели ты не согласна, что все это сложно, долго, – все же не успокаивался он.

– Ты передумал? – опустив глаза, спросила Елена. На мужа боялась взглянуть, боялась прочесть на его лице: «Да, передумал». Потому как, даже если бы он ее начал убеждать сейчас в том, что он все еще готов удочерить какую-нибудь смешную девочку с большущими бантиками, а глаза говорили бы обратное, дело можно было считать решенным. Дело можно было считать закрытым. Но что таить, все действительно складывалось не так, как они себе напредставляли: что приедут в детский дом, выберут себе ту самую, к которой сердце потянется, пальцем в нее ткнут и домой увезут. И дело вовсе не в школе приемных родителей, это не особо и беда, это можно пройти, постараться для будущего родительского счастья. Директриса, важная, видно – властная, женщина, с полной грудью, несущей на себе жемчуга, предложила Елене со Славой посмотреть детей. Сделала она это словно бы неохотно, но ей тоже нужно соблюсти все эти предусыновительные обязанности. Слава с Еленой согласились. Зря, что ли, ехали. Их провели по мрачным коридорам, покрашенным самой отвратительной в мире зеленой краской, норовящей вот-вот отвалиться от стен. Похоже, она тоже стремится отсюда сбежать. Краске хорошо, она может себе позволить побег, она не ребенок, которому нужно дожидаться приемного родителя, с успехом отучившегося в школе.

Детский дом был до того мрачным, что Елене даже казалось, что она слышит крики и стоны, доносящиеся из-за закрытых дверей. Конечно, это всего лишь ее воображение. Впрочем, как знать.

– Вот. Актовый зал, – сказала директриса, резко затормозив возле первых на их пути раскрытых дверей. – Тут сейчас у нас творческое занятие. Мы, знаете ли, занимаемся с детьми. Поем вот. – Директриса наполнила собой весь дверной проем, поэтому ничего не было видно, а из актового зала нестройно доносились тоненькие голоса: «Взвейтесь кострами синие ночи! Мы пионеры – дети рабочих. Близится эра новых богов. Клич пионеров: «Всегда будь готов!» – У нас патриотическое воспитание, знаете ли, – пояснила директриса, повернувшись полубоком. Тройной директрисин подбородок гордо дрожал.