Бабушка сказала сидеть тихо

Вдруг улавливает Марья движение слева от Ильиничны и коровы. Вглядывается, а там махонький такой человечек стоит, прикованный к столбу цепью. Точно-точно – человечек, не домовой – ребенок. Лет пяти-шести, с ходу не скажешь, сколько точно. Марья чуть не закричала от ужаса и удивления. Удивления, потому как кто ж знал, что у Зои ребенок живет. Ужаса от того, что ребенок этот на цепь посажен.

Сдержалась Марья, рот закрыла ладонью теперь уже себе. Несколько раз глубоко (но так, чтобы все же бесшумно) вдохнула-выдохнула. Оторвалась от двери, повернулась к компаньонам, вскинула руку с поднятым вверх указательным пальцем: идите по одному. Нужно все же доказать, особенно мужикам, что ей в тот раз не послышалось, что и впрямь ребенок говорил в Зоином доме. Жалобное «никотю» все еще стояло в Марьиных ушах. Теперь еще эта цепь перед глазами.

Ох, не разрыдаться бы прям тут, прям сейчас, не испортить бы все своими громкими всхлипами. Гуськом-гуськом, по очереди, медленно, вся компания переместилась от крыльца к воротам пристройки.

Жестами Марья указала, что смотреть нужно в щелку и чуть левее. Первой пошла Анфиска. Прижалась к воротам, покрутилась, вызывая недовольство Марьи, призывающей к полной тишине. Потом замерла, отвалилась от щели, ровно так же, как и несколько минут назад Марья, зажала себе рот ладонью, глаза по пять рублей. Лёню легонько к воротам толкает: ты срочно должен это увидеть. Лёня тоже крутится, того и гляди всех выдаст, увалень этакий. Потом замирает. Отодвигается от щели, хмурит брови, на лице и шок, и недовольство, и непонимание одновременно. Лёня шагнул в траву, уступая место возле ворот Генке. Марьин муж вальяжно, словно бы нехотя, побрел к пристройке с таким видом, мол, ну и что вы там этакого насмотрели, впечатлительные вы мои. В какой-то момент Генке даже показалось, что остальные его разыгрывают, что ничего там, за воротами, и не происходит. А он вот подойдет сейчас, прижмется к посеревшей от времени древесине, а Лёня его в этот момент р-раз, и лещом по затылку, и гоготать начнет, и Марья с Анфиской ехидно захохочут: какой же ты, Геночка, дурак.

Этаким увальнем и подошел Генка к воротам, на Лёню взглянул, желая заранее понять: есть подвох или нет подвоха. Лёня не выражал ничего, вот как сразу нахмурился, так брови сдвинутыми и держал. Партизан, а. Генка навалился на ворота всем своим могучим телом, мимо щелки промахнулся, плечом о доски гулко ударился. Выдал всех, одним словом (ну хорошо – двумя словами). Ворота, и без того старые да хлипкие, уныло заскрипели, затрещали и накренились. Образовался большой проем, сквозь который-то Генка и увидел, что никто его не обманывал: там и вправду творилось нечто невообразимое. Баба Зоя, в свою очередь, увидела Генку, а вместе с ним и всю компанию – Марью, Анфиску, вытянувшую, словно специально для лучшего обозрения, шею, и все еще нахмуренного Лёню. Увидел их и Купринька. Он бы тоже вытянулся в удивлении, как Анфиска, да вот ошейник помешал. Впился бы опять. Кровь бы опять. Больно бы опять. Не надо опять всего этого. Так что стоял Купринька смирно и таращился на незваных гостей, пока баба Зоя не стащила с него резко ошейник, опрокинув в спешке ведро с молоком, пока не потащила его за руку в дом (того и гляди, в локте или в плече вывернет, так дергает). Ноги у Куприньки волочатся, не слушаются, баба Зоя из-за этого рычит, что зверь. Сказать что-то боится. Шок у нее.

Да и что сказать? Нужно как можно быстрее в дом проскочить, а этим любопытным потом сказать, что все им привиделось. Не было никого. Никаких мальчиков. Никаких ошейников. Никаких цепей. И самой бабы Зои тут не было, она корову еще два часа назад подоила.

Можно же так сказать? Можно. Отчего нет? А любопытствующие замерли. Смотрят. Молчат. Генка первый в себя пришел.

– Сто-о-о-ой! – как закричит. А потому что еще, что кричать? Только разве «стой». Ильинична же еще больше припустила. Путь от коровы до двери в дом так-то короток, да настил старый, бревенчатый, сначала на второй этаж забраться по щербатой лестнице надо, потом по подобию балкона пробежать. А там то солома набросана, то грабли валяются, то еще чего на пути возникнет. И все это как в замедленной съемке. А Купринька-то, Купринька рад гостям непрошеным, пялится на них без стеснения, улыбается, а потом и вовсе рукой стал махать. Первые столь близкие (речь про расстояние) люди в его жизни, ну это после бабы Зои. Анфиска от неожиданности Куприньке в ответ махать стала, заулыбалась тоже. Лёня к воротам бросился, попытался совсем выломать, а Марья вдруг запричитала: