Бабушка сказала сидеть тихо

– Так, может, внук. Но меня больше цепи эти, ошейники интересуют. Что вы там про них по телефону дежурному говорили? Он из-за этих ваших цепей весь кабинет на уши поднял. Меня вон направили, а должны бы сначала через полицию, а получается, через одно место.

– Да, да, да, – затараторила Марья. – Она его на цепи держит. Четыре человека видели. Мы то есть видели вот вчетвером. Там еще с нами Анфискин муж был, но сейчас не смог, на работе он. Так вот, у мальчика там ссадины. Царапины у него. И сам такой худющий. И не внук это. У нее и детей-то не было, внукам неоткуда взяться.

– Понятно, – сказала Лариса Анатольевна, – что ничего не понятно. – Направилась к двери, постучалась.

– Да не откроет она, – заметила Анфиска. – Она уже не первый месяц затворничает. Нам вот не открыла.

– Так то вы, – отрезала женщина из опеки. – А я вообще-то представитель власти. Не имеет права не открывать.

Генка усмехнулся:

– Ну-ну.

Лариса Анатольевна все стучалась, и стучалась, и стучалась, и стучалась. Никто не открывал. Ну, разумеется.

– Надо вскрывать, – спустя десять минут сказал Генка.

– Что? – Не поняла Лариса Анатольевна.

– Дверь, – пояснил Генка.

– Не имею права, – ответила женщина из службы опеки.

– Но вы же власть! – съехидничала Анфиска.

– Это уже проникновение в чужой дом, – закатила глаза Лариса Анатольевна.

– Даже если ребенку угрожает опасность? – уточнила Марья.

– Я пока не вижу никакой опасности. И ребенка тоже не вижу. Только фантазии трех взрослых людей, – парировала Лариса Анатольевна. – И вообще, как вскрывать будем? Тут специальный инструмент вроде бы нужен.

Через полчаса возле дома Зои Ильиничны торчал еще и участковый Иван Федорович, усатый мужчина предпенсионного возраста. Таким особенно идет форма, особенно фуражка, прикрывающая залысину на макушке. А еще у них, как правило, строгий, но совершенно безвольный характер. Это когда брови, значит, хмурит, но стоит только хлопнуть дверью или, чего больше, щедро выругаться матом, тут же теряется и начинает мямлить нечто невразумительное вроде: «Да я… да вас… ух… знаете… у меня… эти… полномочия… и тот… и пистолет… вот, я вам».

Участкового вызвонил Генка, сказав, что дело срочное. Тот срочно шел с соседней улицы целых двадцать минут. А куда, собственно, торопиться-то? Иван Федорович также отказался вскрывать дверь и проникать в чужое жилище.

– Мне на такие дела ордер нужен, – заметил участковый, почесывая под фуражкой небезызвестную уже нам лысину.

– Так, хватит! – рассердился Генка, то ли на участкового, то ли на Ларису Анатольевну, то ли на ситуацию вообще. – Ты мне, Федорыч, скажи, что мне будет, если я в чужой дом войду?

Участковый замялся:

– Ну, по сути, если Зоя Ильинична на тебя заявление не напишет, то ничего. А если напишет, то…

– Мне этого вполне достаточно, – оборвал участкового Генка. – Ничего она писать не станет, а сломанную дверь потом ей починю. – Он навалился плечом, поднажал пару раз, старенькая дверь долго не сопротивлялась. Она отворилась со скрипом, показав темноту коридора. Казалось, тут же послышатся звуки: разговоры, шепот, бренчание посуды, топот ног – хоть что-нибудь. Но в доме было тихо. Так тихо, что аж мурашки по коже. Все собравшиеся замерли на пороге. Вскрыть дом вскрыли, а дальше что? Застать врасплох не получится – даже если и был кто внутри, он точно слышал все разговоры, споры и стоны ломающейся двери.

Забежать всей толпой с криками и гаками? Для чего? Кого пугать и зачем? Да и не про их это компанию.

Словом, поначалу никто зайти не решался. Спрашивается, зачем же тогда дверь ломали? Минуты через две Генка уверенно прошел в дом, кто-то должен быть первым. По логике – то задача участкового, но Федорович совсем растерялся, отвык уже от всяких проникновений, закопался в своем участковом пункте в бумажках. Да и не было особо на его веку проникновений этих. Деревня же, куда тут проникать и по какому поводу?

За Генкой просеменили Марья, Анфиска – те уж изнемогли от разбираемого любопытства. Конечно, они видели мальчика, это точно, это несомненно, но толика сомнений все же оставалась. А вдруг? Потом уже недовольная (вероятно тем, что ее так задвинули) Лариса Анатольевна и, чуть подумав, участковый. Внутри царил кавардак: разбросанные вещи, раскрытые дверки шкафов. И никого.

– А был ли мальчик? – иронично спросила Лариса Анатольевна.

– Может, все же ордер получить? – проблеял Иван Федорович. Ему все казалось, что они совершают правонарушение, а он не только не останавливает сие действо, так еще и сам во всем этом участвует. Генка резким шагом прошел в комнату: действовать, так до конца.

И замер. За спиной его послышалось: «О господи!» Рядом с разверзнутым шкафом лежала та самая цепь с тем самым ошейником. Железные шипы были испачканы кровью. Засохшей, потемневшей, но точно кровью.

Нет, ну а чем же еще? Не в томатный сок ошейник опускали, в самом деле! Лариса Анатольевна подошла к цепи поближе. Брезгливо ткнула в нее носом туфли. Затем достала из кармана пиджака носовой платок и торопливо обтерла им свою обувь.