Бабушка сказала сидеть тихо

Вытянув шею, глянул на того, из Зазеркалья. Вихрастый выглядел испуганным и немножко удивленным. Он тоже не понимал, что здесь происходит, но, кажись, чувствовал, что вот-вот останется один-одинешенек; никто-то не будет больше показывать ему языки, здороваться при встрече, вытягивать ладонь.

Вихрастый заморгал часто-часто: еще немного, и расплачется. Купринька отвернулся от Зеркала, чтобы не видеть слез друга, но отчего-то и сам прослезился. Хотя ему было ничуть не жаль, если придется вдруг покинуть Дом. От этого места не осталось ни одного теплого воспоминания. Если они вообще когда-либо были.

Что вспоминать? Вечный полумрак? Постоянные ограничения? Побои? В Доме нет ни одного уголка, в котором Купринька бы чувствовал себя спокойно. Даже шкаф, и тот давно перестал быть его крепостью, его защитой. Последние недели баба Зоя бесцеремонно распахивала дверки, выволакивала Куприньку наружу, когда ей вздумается. Это раньше она уважала его место, не лезла, не заглядывала. А теперь какая же это крепость? Про остальные уголки и вовсе лучше не вспоминать. Взять тот же Подпол. Неделю назад баба Зоя заточила в него Куприньку, уж не упомнишь, за какую такую провинность: то ли кашлять надумал, то ли за ухом почесал в ненужный момент. Заставила она стащить Куприньку носки и босого отправила в Подпол. В Подполе пол земляной, холодный, по нему мокрицы то и дело бегают, мальчишеских ног не замечают, на пальцы заползают. Фу, мерзкие! Ноги быстро замерзли, мокрицы быстро осточертели, принялся Купринька пританцовывать, с ноги на ногу перепрыгивать, чтобы не застудиться да чтобы прогнать Подпольную живность (фу, мерзость). Видать, расшумелся. Заскрипел замок. Показалась в Подпольном проеме баб-Зоина голова. «Это что еще за самодеятельность?» – прорычала голова. Купринька замер: знает, что после такого рыка следует наказание, да похлеще прежнего. А вот и оно! Не заставило себя долго ждать. Баба Зоя протянула в Подпол руку и приказала: «А ну, сымай майку. – Потом подумала немного, всего с полсекундочки, и добавила: – И штаны тоже. – И еще через секунду: – Трусы, так и быть, оставь пока». Пока. Обнадеживает. Купринька стал медленно стаскивать майку. Очень уж не хотелось с ней расставаться: в Подполе промозгло, сыро, неприятно. По телу врассыпную побежали мурашки – колючее напоминание о том, что раздеваться не стоило бы. Но разве бабу Зою переубедишь? У той самой рука уже подмерзла, поэтому бабушка начала подгонять Куприньку: «Ну, че там чешешься? Че чешешься? Забыл, как майку раздевать, что ли? Я вот тебя сейчас для скорости-то водой окачу, все вспомнишь, как миленький. Легче нести песок, соль и железо, а не человека»[18]. – Купринька протянул ей майку. – Штаны! Штаны давай скорее! – Окоченелыми руками стянул Купринька штаны. Те хоть и были тоненькими, но мало-мальски согревали. Теперь же без штанов, носков и майки стало совсем холодно, аж зубы застучали, да так, что баба Зоя услыхала. – Шо там? Зубами, что ли, стучишь, а? Ты мне это брось! Ты мне это не выдумывай! Зубами он вздумал стучать! На жалось мою давить! Неча тут давить на то, чего не имеем. Понял? – Схватила Купринькины вещи, хлопнула крышкой Подпола и пропала на несколько часов.