Бабушка, у которой был танк

Павел Степанович не спеша осматривал медвежью засаду, следы зверя. «Никаких эмоций», – успокаивал сам себя. Только ничего не мог поделать с правой рукой, колотившейся на цевье вертикалки. С правого ствола здоровяку досталось куда-то в грудину или в лопатку, когда он, словно споткнувшись, на всём маху кувырнулся через голову. Справа по ходу, через несколько метров после падения, почти на метр от следа алели частые капли крови на снегу. Второй раз достал его, видимо, в брюшину, медведь аж осел. Метров через двадцать предположения подтвердились – на снегу вместе с алой появилась тёмная печёночного цвета кровь. Стало ясно, что здоровяк ещё сохранил остатки рассудка, не ломанулся в голодном ступоре по окнам и сараюшкам, а чтоб не нарваться на пулю, всю ночь терпеливо ждал в засаде. Разобравшись с хозяином, можно было не спеша выпотрошить остальное. Место для засады выбрано тоже толково – за кладкой дров – от дома ничего не видно. Печь топилась утром и вечером, и каждый раз Степаныч делал по две-три ходки за охапкой дров. Столкнулся бы нос к носу. Плотный снег со льдом вытаял до земли на месте лёжки. Да, ждал терпеливо всю ночь. Ну, каков! Да и на верную пулю не полез, когда сдали сороки, а хотел рывком уйти. «Извини, брат, от нас не уйдёшь!» – Павел Степанович переломил вертикалку, вставил пару пулевых взамен стреляных гильз, выброшенных инжектором.

Разборки с мишкой решено было отложить ровно на сутки, до обеда завтрашнего дня. Пусть успокоится, не чувствуя на хвосте погони, отлежится, может, и добирать не придётся. Если говорят, что время – лекарь, то в этом случае всё наоборот: ляжет зверь, отлежаться с быстрого хода и усталости от потери крови, вытекающей при каждом прыжке фонтанчиками, да больше и не подымется. Найдёт его терпеливый охотник уснувшим вечным сном, уже слегка припорошённым изморозью с деревьев.

Мысль сделать звонок вчерашнему адресату отогнал сразу. Нет, он кремень! Он сам разберётся со своими проблемами. Помощь попросит, когда понадобится вывезти шкуру. Его ждали рукописи. Решив посвятить остаток дня творчеству, с трудом находил нужные слова, как-то не писалось. Одолевали мысли. «С собачкой-то, конечно, сподручнее, тявкнет, когда надо. В деревне, спасибо, сороки на стрёме… Эх, жаль Тайгу. Вот уж собачка была». Пришлось снова ругнуть перестройку. Более двух десятков лет прошло, а как аукается. Вслед за запустением пришёл в эти места самый страшный зверь. Раньше про него и слыхом не слыхивали и взглядом не видывали. Целое лето, от снега до снега, босиком да и без подштанников бегали, а теперь за калитку без сапог и плотных штанов не сунешься. Поля не распахивались, сенокосы не выкашивались, и развелась эта тварь несусветная – величиной с булавочную головку, а то и меньше, но здорового мужика, богатыря, могла в инвалидное кресло определить, а то и на тот свет отправить. Для собак же клещ стал настоящим бичом. Особенно тяжело его переносили породистые гончие и лайки. До глубокой осени боже избавь за забор выпустить. Любимицу Тайгу клещ достал дважды за прошлое лето, прямо во дворе. Вот напасть. Первый раз ещё как-то выходил лайку. Сделал нужные уколы, отпаивал, насильно вливая в пасть красное вино. Через неделю Тайга стала подниматься, перестали гноиться глаза, нос уже не был огненным и сухим, а вновь стал влажным и холодным. Второй раз клещ всё-таки извёл собаку. Ничего не помогало. Через неделю лайка стала таскать зад, а потом и вовсе угасла. Похоронил со слезами под старой яблоней.

Вывел клещ тетерева и зайца. Все сначала недоумевали: куда что подевалось, никакой тебе химии и удобрений, почти нет охотников и населения, живи себе, жируй да размножайся. Скоро загадка природы разгадалась сама собой. Как-то по осени накатил дуриком прямо на ствол здоровенный русачуга. По широкой полевой дорожке заяц мчался в лоб меж заросших полей, словно кончал жизнь самоубийством. Павел Степанович сначала обрадовался трофею. Русак в это время упитанный, налившийся своим заячьим жиром в прослойках меж мясными волокнами. В печи приготовишь, как говорится, за уши не оттянешь. Обед на неделю. Поднял за уши косого и остолбенел. Первоначально казавшийся огромным заяц весил не более целлофанового пакета из «Магнита» с парой пачек картофельных чипсов – просто скелет, обтянутый кожей. Пригляделся и обомлел. «От этого я бы тоже застрелился», – от неожиданности откинув зайца в сторону, вот бедолага. Даже зайцам досталось от перестройки». Словно гроздьями винограда доходяга был обвешан десятками раздутых напившихся от пуза заячьей крови клещей всех калибров. Одни уже блестели, как шары, готовые отвалится, чтоб в своих норках переварить ещё тёплую кровь, другие только ползали мелкими, кровожадными вампирами, ища место, где присосаться. Этот случай стал впоследствии частенько вспоминаться Павлу Степановичу. Иногда среди приезжавших на охоту деятелей, мнивших себя крупными фигурами, невооружённым глазом были видны мелкие кровососы, нашедшие место, где можно сладко присосаться.