Бабушка, у которой был танк

Ещё раз погоревал о пропавшей прошедшим летом любимице Тайге, уж она бы за версту почуяла в лесу медвежий дух.

К вечеру Павел Степанович добрался до своей рукописи. Все его произведения были небольшими рассказами, теперь же он замахнулся на повесть. Очень ему хотелось на примере одного человека, которого хорошо знал, проведя его в повести с детских лет по настоящее время, показать перемены, произошедшие с родными местами. Работал далеко за полночь, забыв напрочь о медведе. Да и что этот мелкий шкодник в сравнении с событиями, что разворачивались на бумаге под шариковой авторучкой автора.

Утром, встав, как обычно, и записав пару пришедших в голову замысловатых оборотов для новой повести, начал неторопливые сборы. «Никакой спешки, никакого мандража. Я кремень», – настраивал он сам себя. Всё должно быть так, как должно быть.

Сейчас он не в трёх сотнях вёрст от кольцевой, в заброшенной безлюдной местности, а в глухой тайге, идёт добрать шатуна. Всё, как в той книге. Оставлять как есть нельзя, надо быть постоянно начеку, иначе где-то он тебя самого подцепит. Вот так вот, третьего не дано: или – или.

Большой опоясывающий патронташ решил не брать. На приклад вертикалки пристегнул маленький, на пять патронов. Этот был удобнее, все под рукой – два в стволах, пять на прикладе. Больше вряд ли понадобится, но для большего успокоения в карман куртки кинул горсть патронов россыпью.

В качестве вспомогательного оружия взял приличных размеров стилет, сработанный токарем по его заказу из русского четырёхгранного штыка. Этот понадёжнее ножей, что таскал на поясе. Скопилось их дома немало – что подарили, что подкупил сам, увлечённый необычной формой и отделкой. Все они годились больше для пикника, кое-какими в спокойной обстановке можно было снять шкуру. В общем, баловство одно и выпендрёж, для серьёзного дела нужно другое. Стилет же был хорош в своей убийственной простоте – ничего лишнего. Круглая ручка из сухой точёной яблони да четырёхгранная пика – поболе двух ладоней в длину. То, что надо! Правя клинок бруском, припомнил его историю. Подсмотрел он эту хитрость у своего товарища. Работал с ним в давние времена в путейской бригаде, стараясь встать на путь праведный, Виктор Киселёв по кличке Шило. Слегка приблатнённый, с проскакивающими уголовными замашками, он был неплохим товарищем, но свою кличку получил не зря. Только сядут на перекур, а у него уже вертится меж пальцев элегантная четырёхгранная заточка, сработанная мастером из кончика штыка. Так и сверкает на солнце то отполированное жало, то круглая наборная ручка из цветной пластмассы Взглядом не поймаешь, как он это делает. Павел как-то поинтересовался:

– Как ей бить-то надо?

– Эх, Павлуша, лапоть ты деревенский. Пером не бьют, перо суют, – с усмешкой поучал Шило, сидя на шпалах, сверкая жёлтыми рандолевыми зубами – под золото, – а сунул, не рви сразу назад, а дай резко ладонью на рукоять вниз – любого бугая скопытить можно. Подлое оружие, но эффективное, как лимонка внутри рванёт.

Перекур заканчивался, и Витька Шило, встав со шпал, пошёл к своей кувалде, на ходу перекидывая заточку из руки в руку. Встать на путь истинный у него так и не получилось. В смоленских подворотнях поймал он под рёбра примерно такую же заточку от кого-то более ловкого или коварного.

Боевая сталь холодила руку, но успокаивала душу и грела сердце, придавая уверенности. Павел Степанович часто спрашивал себя, вернее бывший штык с трёхлинейки, есть ли на нём человеческая кровь, по идее – вражеская. Впрочем, вряд ли. Штык он нашёл случайно, споткнувшись обо что-то в высокой траве выше пояса. Оказалось, русская трёхлинейка. Приклад сгнил, затвор сильно заржавел, а штык хорошо сохранился. Красноармеец, вернее то, что от него осталось, лежал рядышком, на поверхности, возле своей винтовки. Нашлись и кое-какие кости, вросшие в дерновину, и полусопревшие солдатские ботинки, и другие предметы амуниции. Магазин винтовки был пуст, в стволе патрона не было. Похоже, шёл в штыковую, упал с лёта вперёд, вогнав под углом штык в песок…