Бабушкины янтари

И стали лесник с лесничихой сынка растить. Ничего для него не жалели, но уж и зря баловаться не позволяли. Нет! Ласка лаской, а строгость строгостью.

А зыбка в их дому оказалась счастливой: только-только Сереженьке маловата стала, родила Пелагеюшка сына. Не прошло двух лет, родила второго. И стало у Матвея с Пелагеей три сына. И все умные и разумные, и смелые и умелые, и на ученье и на всякие дела понятливые. И не только отец с матерью, а и все добрые люди на них любовались да другим ребятам их в пример ставили, особенно большака Сергея.

Конечно, и Матвея с Пелагеей хвалили — сумели они детей и вырастить, и воспитать, и ко всякой работе приохотить.

* * *

То была сказка, а теперь будет к ней маленькая досказка.

Вот совсем недавно — только не подумайте, что в том самом селе, — нет! совсем в другом месте, — шли две женщины из школы с родительского собрания. Одна волнуется и говорит:

— Удивляюсь! Где же отец с матерью были? Неужели не видали, какой у них оболтус растет?

А другая на это сказала:

— Не следили за ним, пока маленький был, вот и вырастили дубину стоеросовую. Родители разные бывают. Иные и из пенька паренька смогут выходить.

Наверно, эта женщина что-нибудь слыхала про Матвея с Пелагеей.

А может быть, так это у ней, к слову пришлось?

Три Аннушки

Не в городе, а в селе, не в улице, а в переулке жили-были два брата — Кондрат и Игнат. И дедушка и отец у них горшечным делом занимались, а по наследству это ремесло и к Кондрату с Игнатом перешло.

Делали Кондрат с Игнатом всякую глиняную посуду и в ближних селах на базарах ее продавали. Старший брат Кондрат, конечно, хозяином считался — вся забота на нем лежала, от него и распоряжение шло. Знал Кондрат, в какое время какая посуда хозяйкам требуется, когда и на что на базарах спрос бывает. Как подходит пора коровам телиться, он побольше молочных горшков на базар вывозит. К полотью и к сенокосу, а тем более к жнитву он кувшинов и жбанов наготовит, ведь людям надо с собой в поле кваску или водицы брать. Ну, а осенью, когда хлеба с полей уберут и всякую овощь с огородов снимут, у хозяек самая стряпня пойдет — и солят, и варят, и парят, и жарят. В эту пору на чашки-плошки, на всякие корчажки большой бор бывает. А уж печной горшок круглый год требуется, потому что щи да кашу, пищу нашу, каждый день варить приходится.

Кондратову посуду на базарах не обегали, знали его за доброго мастера — уж он какую-нибудь кособокую или косоротую посудину на базар не вывезет — себя срамить не станет. И действительно, работал аккуратно. И от младшего брата того же требовал.

А младший брат Игнат не только от старшего брательника не отставал, а еще и почище его сработает — и крепко, и гладко, да еще разными причудами разукрасит. Какие он расчудесные кувшины выделывал, залюбуешься! По горлышку выведет мелкий узорчик — елочки, да зубчики, да волнистые полосы, а по пузу распишет, как говорится, петухами-курами, разными фигурами. Для любителей, по заказу, он даже именные кувшины делал.

С кувшинов Игнат на другое перешел, начал детские игрушки из глины лепить — всяких коней, гусей-лебедей, петушков да курочек. А потом и за куклы принялся.

Кондрат сам причудами не занимался, но младшему брату не запрещал. Однажды, перед ярмаркой, даже сам наказал:

— Давай-ка, — говорит, — брат Игнаша, наделай-ка недостаточней этой разной детской забавы. Ярмарка большая будет, такой товар тоже хорошо разойдется.

А Игнат этому делу и рад. Закончил он горшки, сколько ему полагалось, и принялся игрушки лепить. Много их наделал. А обливу пустил и красную, и зеленую, и желтую с белизной, и красную с желтизной. Обжигал сам, старшего брата и близко к печи не подпускал.

И вот все у Игната готово. Расставил он в избе по полу всю эту детскую забаву-тут тебе и соловья-свистульки, и петушки зубчатые гребешки, и лебеди с лебедятами, и уточки с утятами, и кони — шея дугой, грива волной, хвост трубой. А уж куклы!.. Ну что это за куклы — прямо загляденье! Барыни в шляпах, платья на них до долу, с оборками и разными подборками. Ну мастер был! Ведь эти фасоны и всякие фестоны надо выделать.

А одну куклу Игнат вылепил на особицу — не барыня, а вроде крестьяночка: в сарафане, при фартучке, платочком повязана, по спине коса вьется, на шее бусы. А из-под сарафана лапоточки виднеются.

Нечего говорить, хороши у Игната куклы задались. Уж на что Кондрат на похвалу скуп, и тот прихвалил.

— Очень, — говорит, — такую работу одобряю — барыни форменные. Вот, — говорит, — на базар такая кукла и требуется.

А крестьяночку не одобрил:

— Эту, — говорит, — Оксюту деревенскую зачем лепил, столько времени потратил? На такую никто не позарится. Это для ярмарки вовсе бы и не надо.

Игнат сперва смутился, а потом отшутился.

— Звать, — говорит, — ее не Оксютой, а Анютой. И она, — говорит, — у меня непродажная, не для базару припасена, а для домашности.