BAD KARMA. История моей адской поездки в Мексику

Лось повернулся и уставился на меня. Жеребец жестами показал преувеличенную версию универсального сигнала «Тихо!». Хоакин же дал по газам. Сто двадцать, приближаемся к ста тридцати, теперь уже и мой спидометр показывает сто тридцать с лишним. (Да, да. Я в курсе. Попробуйте сами поездить в автобусе «Фольксваген» 1966 года со скоростью 130 километров в час, прежде чем сказать мне, что он должен ехать быстрее.) Патрульная машина пересекла разделительную полосу и бросилась в погоню – с сияющими мигалками и ревущей сиреной! Я был на тысячу процентов сосредоточен на том, чтобы не облажаться. Хоакин не только тащил меня на буксире, он менял полосы движения туда-сюда, лавируя среди машин. (Забавно, как «небольшая загруженность трассы» кажется намного более плотным движением, когда вы едете в два раза быстрее, чем остальные.) Мой автобус был похож на тряпичную куклу в руке малыша. Я делал буквально все, что мог, чтобы удерживать все четыре колеса на земле, избегать заносов и не врезаться в заднюю часть «Шевроле».

Впереди скапливалась пробка. Поток замедлился, и нам нужно было притормозить… Не так ли? Нет, думаю, что нет. Мы едем по крайней мере на девяносто километров в час быстрее, чем легковые и грузовые автомобили на скоростной полосе рядом с нами. Дорожный патруль, отставший примерно на двести метров, приближался. Я увидел причину затора: впереди ехал длинный змеевидный «поезд» – старый сельскохозяйственный трактор буксировал четыре прицепа с пропаном. Вся эта конструкция извивалась туда-сюда по обеим полосам, как чертов хвост магического дракона.

Хоакин идеально рассчитал время, нырнул в колеблющуюся волну и вышел обратно, подстраиваясь под нее, пока мы благополучно не миновали трактор, словно делал это уже дюжину раз. Я посмотрел в зеркало и увидел, как дорожный патруль прервал погоню, очевидно, посчитав риск не суметь проехать мимо смертоносной змеи слишком высоким. Еще не готовый праздновать победу, Хоакин продолжал движение по шоссе (мой спидометр все еще показывал больше ста тридцати) еще несколько километров. Без предупреждения он сбросил скорость до восьмидесяти и свернул с правой обочины в поле у шоссе. Мы были так тесно связаны с «Шеви», что я не мог видеть ямы, колеи, камни и канавы перед нами, но изо всех сил старался повторять его маневры. Полагаю, я пропустил прямое попадание в несколько из них; трудно сказать. Мы преодолели некоторые из них так яростно, что Умберто срикошетил от потолка ко мне на колени, мой второй пилот намертво вцепился в ручку, установленную на приборной панели.

Мы резко свернули направо на дорогу с двумя колеями, которая привела нас к рощице низких деревьев, где мы остановились в облаке пыли. В такой ярости, что едва мог дышать, я выскочил из-за руля и, как бык, бросился к водительской двери. Дверь Жеребца распахнулась, чтобы задержать меня.

– Стой! Стой! Он должен был это сделать! – Жеребец схватил меня свободной рукой.

Хоакин обошел нас, быстро подошел к задней части «Шевроле» и открыл багажник.

– ¡Mira! – сказал он, указывая в багажник. – No pude frenar[64].

Не меньше стапятидесяти кирпичиков в голубой целлофановой обертке – каждый размером с телефонный справочник Нью-Йорка, – положенных ребром в два аккуратных слоя, заполняли багажник.

Срань господня.

– Да, Оптерс. Мы не могли остановиться, иначе нас всех посадили бы в тюрьму. Гребаную мексиканскую тюрьму!

– Нет, мне нельзя в тюрьму! Ак-ак-ак-ак-ак. Мне нельзя в тюрьму!

Я был в оцепенении.

– Ну как вам травка?

После такого мне самому сейчас не помешало бы немного дунуть.

– Твоему другу понравилась поездка?

– Черт, Жеребец! Я совсем забыл о нем!

Машины стояли слишком близко, чтобы пройти между ними, поэтому я обошел автобус сзади, чтобы добраться до все еще закрытой двери Умберто. Вздрогнув от щелчка защелки, он резко повернул голову в мою сторону, его взгляд был рассеянным, неподвижным, устремленным мимо меня. Его неподвижные руки мертвой хваткой сжали ручку приборной панели так, что побелели костяшки пальцев. Он обмочился от страха.

После этого Умберто не сказал ни слова. Возможно, он был смущен или, скорее, в шоке. Он не остался с нами. В последний раз, когда я его видел, он, пошатываясь, удалялся от нас в направлении шоссе. Я крикнул ему: «Vaya con Dios, Umberto!», но ничего не услышал в ответ. Он даже не оглянулся. Интересно, добрался ли он в итоге до Лос-Анджелеса – или развернулся и поехал домой.

Куча куриного дерьма