Bad Therapy: Why the Kids Aren't Growing Up

Интересно, что если бы Джонс была настоящим терапевтом, такое самораскрытие считалось бы неэтичным. В любой момент, когда терапевт может захотеть поделиться своей личной историей, чтобы удовлетворить собственную потребность, он должен воздержаться, чтобы отдать предпочтение потребностям клиента. И вот тут все становится сложнее: учителя на самом деле не обучаются психотерапии, и они также не связаны ее этическими правилами. Устроить сессию "эмоционального разделения" - это, может быть, и хорошо, но обычно терапевты выполняют эту функцию в соответствии с этическими правилами, чтобы ненароком не эксплуатировать и не предавать своих пациентов.

Иногда, когда ребенок опускается на ковер для утреннего круга, у него нет настроения рассказывать о болезненных переживаниях, как бы сильно ни расширились эмоциональные горизонты класса, если он узнает, что Остин вошел в комнату, где его родители занимались сексом. Перед учителями-терапевтами встает проблема: как заставить детей рассказывать о своей эмоциональной жизни, если они этого не хотят?

Одна из участниц конференции, Амелия Аззам, региональный координатор по вопросам психического здоровья в государственных школах округа Ориндж, рассказала историю, которая, казалось, дает ответ на этот вопрос. Она знала помощницу учителя, которая сопровождает семиклассника на обед. Она "выходит на обед, где сидит этот ученик, и всегда говорит ему "привет". И у нее есть с ним случайные контакты". И вот однажды он рассказал ей, что его отец выходит из тюрьмы. "Больше никто об этом не знал", - говорит Аззам.

Хорошие терапевты знают, что подталкивать ребенка к тому, чтобы он рассказывал о своей травме в школе, может быть контрпродуктивно. Хороших психотерапевтов специально учат избегать поощрения руминации. Но школьный персонал, играющий в психотерапевта, редко осознает, что может поощрять руминацию, когда преследует ребенка за обедом, ожидая, не расскажет ли он о тюремном заключении своего отца за несколько минут до экзамена по истории.

"Иногда люди не говорят, не делятся друг с другом - это не стойкость", - сказал консультант по образованию Рики Робертсон, выступая перед аудиторией учителей. "Это эмоциональная ампутация".

Сара: Школьный персонал, который играет в терапевта с моими детьми, играет с огнем

Сара - учительница, замужем за врачом и воспитывает троих детей, которых они с женой усыновили из приемной семьи. Все трое детей подверглись сексуальному и физическому насилию, прежде чем государство забрало их из дома биологической матери. У каждого из них значительные проблемы с обучением.

Одно из первых воспоминаний их дочери - как она ела наполнитель для кошачьего туалета из коробки. Описывая то, что он увидел, когда забирал детей из дома их биологических родителей, "детектив плакал на суде", - сказала мне Сара.

Сара и ее жена оплачивают услуги квалифицированных психотерапевтов, которые постоянно работают с каждым ребенком. Саре постоянно приходится отдавать детей в государственную школу, где так много учителей и консультантов, готовых играть роль психотерапевтов-любителей.

"Моим детям не нужно стыдиться своего происхождения. Они не сделали ничего плохого", - сказала она, ее голос напоминал перетянутую гитарную струну. Но учителя, которые проводят с детьми социально-эмоциональные уроки, "не понимают последствий слов, которые они используют и которые могут заставить ребенка чувствовать себя неполноценным, простое задание, независимо от того, социально-эмоциональное оно или нет. Пытаясь сделать все правильно, они на самом деле причиняют боль моему ребенку".

"Как они могут навредить вашему ребенку?"

"Потому что они не понимают всей серьезности ее положения".

Когда учителя небрежно лезут в прошлое детей Сары ради "единства" класса и развития эмпатии, это ставит под угрозу всю ту работу, которую ее дети проделали в процессе терапии, чтобы справиться с воспоминаниями раннего детства, и оцепляет их на целый учебный день. "Это неправильно", - говорит Сара, имея в виду постоянные приглашения учителей к детям поделиться своим травматическим опытом.

Чтобы обосновать необходимость такого "ухода, учитывающего травмы", и заставить детей рассказать о своих травмах, несколько педагогов привели мне в пример ученика, чей отец умер тем утром. Будет ли это подходящим днем для того, чтобы настоять на том, чтобы Хейли сдала экзамен по алгебре? Нет, не подходит. Единственный способ для учителя узнать, стоит ли отложить тест по алгебре, - это попросить целый класс детей по очереди рассказать о своей травме.

Остается только удивляться, как педагогам удается выкручиваться под таким прозрачным предлогом. Но им это удается. Более десяти лет они спокойно увеличивают и расширяют масштабы своих вмешательств, превращая каждую школу в амбулаторную психиатрическую клинику, в которой работают в основном люди, не имеющие реальной подготовки в области психического здоровья.