Bad Therapy: Why the Kids Aren't Growing Up

Я люблю своих сыновей и доверяю им самые разные вещи. Они регулярно устраняют всевозможные неполадки с компьютером в доме, а когда мне нужно, чтобы кто-то следовал указаниям и собрал торцевой столик, лучше их никого нет. Но я также знаю их, ну, целую вечность. Они регулярно нажимают на кнопки, не разобравшись, что эти кнопки делают. Они опрокидывают всевозможные стекла, а если видят педаль, то я очень сомневаюсь, что им можно доверять, чтобы они ее не растоптали.

Они могут пострадать. Они могли причинить вред другим. Риск был велик. Польза сомнительна. Деятельность незаконна.

Я отвечал за их безопасность. Позволить им управлять двухтонным автомобилем вместе с дедушкой казалось прямо противоположным решением. Они ни за что не сядут за руль.

Но однажды, когда я начала размышлять над этой книгой, на меня снизошло озарение: А что, если дело не во мне? Что, если мой комфорт был не единственным соображением, которое я принимала во внимание? Возможно ли, что, запрещая им общаться с дедушкой, я лишаю их чего-то большего?

Я вспомнил разговор с гарвардским психиатром Гарольдом Бурштайном, чьи родители пережили Холокост и спаслись из Лодзинского гетто, спрятавшись в канализационных трубах. Бурштайн рассказал мне, что во время Холокоста, на самых низких ступенях жизни его отца, его поддерживали богатые воспоминания о семье, которые крутились в его голове, как кинокатушка.

Многие из молодых пациентов, которых Бурштайн принимает в Гарварде, очень мало знают о своих семьях. Это делает их особенно уязвимыми, говорит Бурштайн, когда они сталкиваются с жизненными трудностями. "В них очень много неуверенности в себе, в том, кто я такой?" - говорит он о молодых взрослых пациентах, которых он наблюдал в последнее десятилетие. "В значительной степени это связано с тем, что они не могут связать себя с прошлым, не могут ощутить непрерывность жизни. Чувство, что будущее неизвестно, настоящее - это вызов. А прошлое - это загадка".

Когда мы чрезмерно ограничиваем общение или деятельность дедушки с нашими детьми, а тем более полностью их исключаем, мы мешаем нашим детям почувствовать, что они - самые новые стебли Пандо, осиновой колонии с единой корневой системой, опутывающей землю. Мы прерываем естественное ощущение того, что: Я - это не только я. Я ухожу далеко в прошлое. Люди из моего рода сталкивались с гораздо худшим и выжили. Я тоже смогу.

Когда вы подтверждаете естественную склонность детей считать свои проблемы уникальными и важными, когда вы не рассказываете им о том, что их собственные бабушки и дедушки пережили трудности, вы лишаете их способности рассматривать свои собственные страдания в контексте. Вы лишаете их единственного эмпирического доказательства того, что их генетический материал жизнеспособен. Вы лишаете их семейной паутины, одного из величайших источников смысла для человечества. Вы заставляете их видеть свои проблемы в изоляции и встречать трудности в одиночку.

Одно из худших последствий нашей сосредоточенности на нынешних чувствах, умышленного отказа от исторической перспективы и профессионализации воспитания детей - это то, что мы обесценили все, что могли предложить бабушки и дедушки. Мы стали считать их отсталыми, расистами, грубыми - слишком игривыми, недостаточно игривыми и слишком склонными апеллировать к тому, чем руководствовались их собственные родители. Мы корректировали их общение с нашими детьми, строго ограничивали его или вовсе запрещали.

Дедушка и бабушка не были идеальными. Дедушка говорил все неправильные вещи, показывал неправильные фильмы и учил детей неуместным шуткам. Он заставлял их работать с инструментами, которые были опасны, и давал слишком мало наставлений. Бабушка готовила все неправильные блюда (вы же знаете, что Эйден плохо переносит молочные продукты!) и исправляла плохие манеры детей за столом так, что это казалось нам чрезмерным.

Но дети пережили все это, и они стали жестче, зная, что могут справиться со взрослыми, которые не следуют сценарию, навязанному им мамой. Дети получили нечто такое, что нелегко было представить из стольких отдельных частей: связь.

В конце концов, я разрешил своим сыновьям поехать с дедушкой не потому, что считал это хорошей идеей. Я не "дала разрешение". Я просто позволила этому случиться. И вот у моих сыновей осталось это бурное, волнующее воспоминание с дедушкой, который не будет рядом вечно.