Однако весь финансовый мир, от American Express до Сэнди Вайля, понимал силу имени Баффетта. К этому моменту он управлял столькими крупными инвестициями и консультировал стольких руководителей, что фактически являлся членом совета директоров Cap Cities, Fireman's Fund, Washington Post Company, GEICO и Omaha National Corp. Он приблизился к переломному моменту, и ему предстояло решить, переходить ли этот Рубикон.
В течение некоторого времени Баффетт исполнял двойную роль. Он управлял Berkshire Hathaway так, словно по-прежнему распоряжался деньгами партнеров, хотя не получал за это гонорара. Он писал им письма, в которых объяснял, что его решения основаны на личных критериях. Он создал программу благотворительных взносов для акционеров – это было его вариантом решения проблемы корпоративных пожертвований. Затем он отказался дробить акции и никогда не размещал их на Нью-Йоркской фондовой бирже, считая своих акционеров членами своеобразного клуба. «Хотя по форме мы корпорация, по сути, это партнерство», – писал он. Это было правдой. В то же время Уоррену нравилось вести жизнь руководителя крупной компании. Более того, он был настолько привязан к Berkshire, что она казалась неотъемлемой частью его самого.
Нечетко определенная роль, которую он играл, устраивала и его самого, и его акционеров. Однако теперь перед ним встал выбор: он мог либо управлять фактическим «партнерством», либо продолжать играть роль руководителя крупной компании. Совмещать две эти роли он больше не мог.
Причина была связана с вопросом налогообложения. Berkshire уже была обложена налогом на корпоративную прибыль, когда как партнерству таких расходов нести не приходилось. С другой стороны, Баффетт не взимал со своих партнеров по Berkshire гонораров за управление их деньгами. Для всех, кроме Уоррена, это была хорошая сделка или, по крайней мере, можно предположить, что акционеры считали именно так. Однако в 1986 году Конгресс провел налоговую реформу, которая, помимо прочего, отменяла так называемую Доктрину общей выгоды. Раньше корпорация могла продавать свои активы без уплаты налогов, если прибыль от их продажи распределялась среди акционеров. Акционеры облагались налогом на прибыль, но двойного налогообложения не было.
После отмены Доктрины любая ликвидация активов и распределение соответствующей прибыли выливались в налог на прибыль для корпорации и еще один налог на акционеров после распределения. Поскольку двойной налог превращался в ошеломляющую сумму, закрытые и семейные корпорации по всей стране поспешили ликвидироваться до вступления закона в силу. Баффетт в своих письмах акционерам твердил, что Berkshire настолько выросла, что ее деньги стали препятствием для успешного инвестирования. Он мог бы распределить ее активы, затем привлечь более разумную для управления сумму – речь все равно шла бы о миллиардах – и создать новое партнерство, которое могло бы уже через несколько недель начать инвестировать заново. Если бы Баффетт ликвидировал Berkshire с 1,2 миллиарда долларов нереализованной прибыли на балансе, он бы избавил своих акционеров от бремени налогов более чем на 400 миллионов долларов и дал бы им шанс начать все сначала в партнерстве, свободном от двойного налогообложения[799]
. Но он этого не сделал.В своем ежегодном письме Баффетт написал о налогах целую диссертацию и отверг идею ликвидации: «Если компания Berkshire будет ликвидирована – а этого наверняка не произойдет – акционеры, согласно новому закону, получат гораздо меньше от продажи нашей собственности, чем если бы она была продана раньше»[800]
.Прежний Уоррен Баффетт не пренебрег бы лишними 185 миллионами долларов на его собственном банковском счете и возможностью зарабатывать гонорар без всякого корпоративного налога. Именно этого ему стоило решение отказаться от ликвидации Berkshire Hathaway в 1986 году. Но теперь он не руководствовался одним только желанием заработать – это обошлось бы ему гораздо дороже, чем любому другому акционеру. Давняя привязанность к Berkshire так крепко держала его в тисках, что он отказался от возможности сохранить компанию в виде «партнерства». Иначе Уоррен ликвидировал бы ее без секундного колебания.
Вместо этого он перешел Рубикон и выбрал роль генерального директора крупной корпорации вроде Procter & Gamble или Colgate-Palmolive, которая будет существовать и после его ухода.
Стоимость Berkshire, состоящей из несвязанных между собой частей, было трудно оценить. Мангер любил шутить, что Berkshire – это «замороженная корпорация»[801]
, которая будет бесконечно расти, но никогда не выплатит ни цента дивидендов владельцам. А если владельцы машины по производству денег не могут извлечь из нее денег, то сколько же на самом деле стоит компания?