Баффетт. Биография самого известного инвестора в мире

К этому времени следователи Salomon обнаружили, что Мозер подавал заявки, превышающие 35-процентный лимит, не пять, а восемь раз. Он либо формировал поддельные заявки от имени клиентов, либо завышал их заявки и забирал разницу на счет Salomon, не сообщая об этом клиентам. В четырех случаях ему удалось приобрести более трех четвертей всего выпуска облигаций[929].

Теперь драма закручивалась вокруг двух вопросов: лишит ли Федеральная резервная система Salomon статуса первичного дилера и будет ли возбуждено уголовное дело. В Генеральной прокуратуре США полагали, что материалов для обвинения достаточно.

Нормы уголовного законодательства предполагали, что защита корпораций весьма затруднена, если преступные деяния совершили их сотрудники. Гэри Нафталис, адвокат Salomon по уголовным делам, считал, что в случае предъявления обвинения фирма «несомненно будет осуждена». По понятным причинам все в фирме отчаянно хотели этого избежать.

После примерно трех месяцев работы по внутреннему реформированию Salomon Баффетт, Олсон, Нафталис и Фрэнк Баррон встретились с генеральным прокурором США Отто Обермайером. Это была последняя попытка убедить Обермайера и его юристов не предъявлять фирме обвинения[930].

Тевтонец, прокурор старой школы, любящий закон и глубоко уважающий историю и традиции прокуратуры США, Обермайер пытался понять, что делать с катастрофой, с которой ему выпало разбираться. Он понимал ее уникальный характер. «Это вам не дело о нападении в нью-йоркском метро», – говорил он, то и дело названивая Джерри Корригану, чтобы разобраться в тонкостях рынка казначейских облигаций[931].

Сидя напротив Обермайера, Баффетт говорил в основном один. Он очень старался донести до слушателей то, что повторял уже много раз: если фирме предъявят обвинения, она не сможет выжить. Обермайер привел сравнение с делом Chrysler, которая пережила судебный процесс[932]. Но он не понимал разницы между компанией, которая продает материальные активы, и фирмой, которая покупает и продает обещания, напечатанные на бумаге. Баффетт пытался показать, что хамы, описанные в «Покере лжецов», больше не имеют к компании никакого отношения. Он ссылался на невинных рядовых сотрудников, которые потеряют работу, если Salomon разорится. Кроме того, Уоррен пообещал, что не будет продавать свои акции Salomon в ближайшее время, а его люди продолжат управлять компанией. Затем он рассказал о масштабном характере изменений в корпоративной культуре компании. Это произвело впечатление на Обермайера, но он продолжал сохранять невозмутимость. Ему нужно было учесть еще множество факторов[933]. Команда Salomon вернулась в офис, не имея представления о том, удалось ли им убедить прокурора.

К середине зимы статус Salomon как первичного дилера по-прежнему оставался подвешенным. Под угрозой уголовного преследования Баффетт и Моган пытались доказать, что фирма достойна спасения. Уоррен опубликовал в Wall Street Journal заказную статью, в которой рассказывал о новых стандартах компании[934].

«Я написал, что мы будем побуждать людей соответствовать нашим принципам, а не подстраивать принципы под людей. Это оказалось непростой задачей», – говорит Баффетт.

Уоррен был изнурен и шокирован роскошным образом жизни, который на Уолл-стрит считался само собой разумеющимся. Кухня столовой для руководителей по размеру могла соперничать с любым рестораном Нью-Йорка и управлялась шеф-поваром, прошедшим обучение в Кулинарном институте Америки. Сотрудники могли заказать на обед «все, что душе было угодно»[935]. В первые дни пребывания в Нью-Йорке Баффетт получил письмо от главы другого банка с приглашением на обед, чтобы их повара могли устроить соревнование. «Когда дело касается еды, я следую очень простому правилу, – ответил Баффетт. – Если этого не будет есть трехлетний ребенок, то не буду и я»[936].

Для Баффетта столовая Salomon символизировала культуру Уолл-стрит, которую он считал омерзительной. Он родился в эпоху, когда деньги нужно было беречь, а время текло неспешно – по этому образцу он выстраивал собственную жизнь. На Уолл-стрит деньги водились в изобилии, а жизнь неслась с такой скоростью, какую позволяла пропускная способность человеческой природы. Люди выходили из дома в пять утра и возвращались в десять вечера. За это их осыпали деньгами, но требовали в обмен время и силы, чтобы те крутились на работе, как белка в колесе. В детстве Баффетт был впечатлен сотрудником фондовой биржи, чьей задачей было скручивать сигары на заказ для членов совета директоров. Теперь же ему все это было противно.

«У них была собственная парикмахерская внизу, о которой они боялись мне рассказывать. Еще у них был парень, который приходил чистить их ботинки, и ему не надо было за это платить», – вспоминает Уоррен.