В 1968 году компания Blue Chip приступила к урегулированию исков, поданных против нее[398]
. Она смогла выдержать и пережить эту юридическую битву[399].Партнерство Мангера купило 20 тысяч ее акций, и примерно столько же приобрел Герин. Тем временем у Мангера выработалось такое же собственническое отношение к Blue Chip, какое Баффетт в свое время испытывал к Berkshire Hathaway. Он предостерегал других от ее покупки: «Не стоит покупать Blue Chip», – говорил он[400]
.По мере роста рынка Баффетт временно увеличил денежную позицию партнерства до десятков миллионов. Партнерство также приобрело крупные пакеты акций Blue Chip у сетевиков и продолжало покупать до тех пор, пока не стало владеть более 70 тысячами акций. К счастью, закупки производились в основном до урегулирования иска S&H, в противном случае момент был бы неподходящим.
Пока они с Мангером и Герином делали масштабные вложения в Blue Chip, ее стабильно растущие продажи достигли апогея. В это время женская эмансипация набирала силу. Если даме был нужен блендер или набор для фондю, она шла и покупала их, а не возилась ради этого с купонами и буклетами. Баффет же шел не в ногу с современной культурой и финансами.
В 1968 году перспектива мирных переговоров по Вьетнаму в Париже вызвала очередное бурное оживление на рынке. Баффетт, минимизируя риски, холил и лелеял партнерство, взрастив его до 300 партнеров и 105 миллионов долларов.
Когда дело касалось новых технологических компаний, Баффетт был особенно старомодным. Однажды, придя на собрание в Гриннеллский колледж, он обнаружил, что его товарищу по попечительскому совету Бобу Нойсу не терпится уйти из Fairchild Semiconductor. Нойс вместе с Гордоном Муром, директором по исследованиям и разработкам, и его заместителем Энди Гроувом решили открыть в Маунтин-Вью в Калифорнии безымянную новую компанию, основываясь на смутных планах усовершенствовать технологии производства микросхем до «более высоких уровней интеграции»[401]
. Джо Розенфельд и фонд колледжа готовы были вложить в это дело по 100 тысяч долларов. В привлечении капитала поучаствовали еще многие, собрав 2,5 миллиона долларов для новой компании, которая получила название Intel или Integrated Electronics.У Баффетта было давнее предубеждение против инвестиций в технологии, которые, по его мнению, не имели запаса прочности.
Даже успех Control Data, в акции которой вложились его родственники, не изменил мнения Уоррена о технологиях. Многие другие технологические компании, созданные в то же время, потерпели неудачу. Но с инвестициями Гриннеллского колледжа в технологии Баффетт согласился, хотя бы из уважения к Розенфельду[402]
. Застраховав инвестиции колледжа, Розенфельд обеспечил запас прочности. Как бы Баффетт ни восхищался Нойсом, он не стал покупать Intel для партнерства, упустив тем самым одну из величайших инвестиционных возможностей в своей жизни. Хотя в сложных условиях он снижал стандарты инвестирования, от необходимости сохранять запас прочности он не отказался бы никогда. Именно это качество – отказываться от возможного обогащения, если оно сопровождалось риском, который нельзя ограничить – и сделало Уоррена тем, кем он стал.Тем временем весь рынок начинал выглядеть для Баффетта как Intel. В письме, посвященном итогам 1968 года, он писал, что инвестиционных идей сегодня мало как никогда[403]
.Эта позиция значительно отличалась от той, что владела разумом Уоррен в 1962 году, когда рынок взлетел до небес. В обоих случаях Баффетт сокрушался. Но тогда он привлекал деньги с энергией, которая многократно превосходила невозможность пустить их в дело.
Партнеры были ошарашены контрастом между его мрачными словами и той акробатической легкостью, с которой он зарабатывал для них деньги. Некоторые начали питать к нему исключительное доверие. Причем чем радикальнее он опровергал свои же кислые предсказания, тем крепче становилась легенда. Но Уоррен знал, что это не будет продолжаться вечно.
33. Закрытие
На восьмом этаже Kiewit Plaza, в офисе Уоррена Баффетта сидела Глэдис Кайзер, охраняя доступ в его кабинет. Худая как жердь платиновая блондинка с безупречным макияжем, окутанная папиросным дымом, Глэдис шустро расправлялась с бумагами, телефонными звонками, счетами и прочей важной ерундой[404]
. К Баффетту она не допускала никого, иногда даже его семью. Сьюзи кипела от ярости, но ничего не могла поделать.Чтобы удержаться на работе в Buffett Partnership, людям приходилось учиться понимать намеки и мимику. Нахмуренные брови и «хм» означали «даже не думай об этом», а риторический вопрос «неужели?» подразумевал «я не согласен». Если Баффетт отворачивал голову, жмурился и пятился, это значило «помогите, я не могу». Глэдис выполняла все эти неартикулированные просьбы и приказы безоговорочно, так что иногда ей приходилось ранить чьи-то чувства, и ей хватало твердости брать всю ответственность на себя.