Багдад до востребования

Последующие четверть часа Семен Петрович не находил себе места, да так, что муки раскаяния, одолевавшие его по выходу из запоя, невнятное раздражение, по сравнению с тем, что он ныне испытывал. Его подмывало то провалиться под землю, то смыться, похерив обязательств, которые дал шпионской шайке-лейке. Он, чистоплюй, всегда обрывавший заискивания подчиненных, буквально давился душевной болью, обезобразившей лик посла с первого мгновения чтения «инструкции». Никогда прежде он не встречал такого отталкивающего расслоения личности, по внешним данным, крепкого духом и телом человека. Чрезвычайный и Уполномоченный сподобился даже не в жалкое, затурканное животное, а в смердящий кусок дерьма с суетливыми движениями и глазками. При этом – Талызин уже не сомневался – данный разворот события особым сюрпризом послу не был, чего-то подобного Посувалюк ожидал давно: слишком подобострастно тот слился с материей подметной цидулки, казалось, легко им усваиваемой.

Между тем взгляд стороннего неангажированного наблюдателя отмечал совершенно иную картину: словно продираясь через тернии, посол носился по «Экспансии», прыгая из одной главы в другую по принципу «туда-сюда, обратно». Выхватывал те или иные сколы информации, но смысловой ряд пока не выстраивается.

Тут пытка сопереживания и самоедства оборвалась. Семена Петровича захлестнула новая волна – любознательности. Исподволь до него дошло, что посол хаотично мечется по «Экспансии», не паникуя, а следуя прописанной в сюжете формуле расшифровки послания, намеренно, в целях конспирации, разбросанного по разным главам.

Вскоре Талызин озадачился: собственно, к чему вся заумь в шпионской редакции? Конечно, ловко придумано – кому придет в голову искать в вышедшей массовым тиражом книге шпионскую «телегу»? Разве что водяные знаки… Но, случись оппоненты заподозрят неладное, при вычитке раз плюнуть выявить инородные фрагменты текста! То, что они таковы, сомневаться не приходится, шифр-то не приложен!

Чуть позже Семен Петрович увидел, что Посувалюк загибает страницы, и озадачился, зачем. Подметным жанром побаловаться на досуге или как?.. Все же размеренное, не в пример прологу, умственное тщание действа в какой-то момент подсказало: «телега», мало того, что расчленена на множество раскиданных по тексту вкраплений, похоже, сдобрена еще и иносказаниями. Оттого Посувалюк раз за разом отсылает себя к прочитанному, дабы прочувствовать оттенки или вылущить из шелухи аллегорий заковыристый, первоначально ускользнувший смысл.

Любопытно, что Посувалюк присесть визитера так и не пригласил, хотя сам, едва начав грызть оглобли «телеги», переместился со столешницы на стул. Рефлексировать, костеря свою, оказалось, душедробильную миссию, стоя, Талызину было не с руки, так что даже не заметив когда, он на первый попавшийся стул приземлился.

В конце концов судорожный шелест листов затих, будто возглашая исход повинности, навязанной Семену Петровичу гримасой судьбы. Но не тут-то было…

Подвижное лицо посла, еще недавно походившее то на трусливую, то на угодливую паляницу, вдруг обратилось в ромб – запредельного изумления. Казалось, Посувалюк столкнулся с неким монстром из космоса, психикой человека не усваиваемым. А поскольку взгляда от «Экспансии» посол не отрывал, ничего не оставалось как предположить, что чудище изображено на прилагаемой иллюстрации.

Смущенный сбоем действа, Талызин с опаской привстал, норовя рассмотреть «зверя», но увидел лишь разворот обычных страниц. Его вновь подвинуло дать деру из этой камеры скелетов и трофейных реликтов, но вновь не вышло – осадила догадка, которая осенила в багдадском аэропорту: «Заколка – не что иное, как дистанционно управляемое устройство, обращенное против военной надстройки Ирака».

Семен Петрович резко встал на ноги, часто заморгал, будто на пороге какого-то решения, но затем застыл в комичной – руки по швам – позе.

На него нахлынули калейдоскопически меняющиеся, не стыковавшиеся друг с другом воспоминания и фантазии: одуревший от самогона, залитый юшкой одноклассник, размахивающий толстенной жердью в эпицентре потасовки – неизменная клубничка каждого выпускного в их деревенской школе, хоть и в своей вариации, изумленные глаза Вики, жены, при встрече с Сюзанн на свадьбе Ларисы, их с Викой единственного отпрыска, Шахар и полковник «Мухабарата», режущиеся в «дурака» на подмосковной даче, внезапное осознание того, что обещанные заговорщиками пятьдесят тысяч долларов – сущие, несообразные его фактическому вкладу гроши, в проекции миллиардов, вбуханных в антииракскую кампанию, Володя Высоцкий, лабаюший в кабинете Брежнева свои вирши под гитару, и какие-то еще выкрутасы взбаламученной подкорки, пустившейся во все тяжкие…

Талызин вновь заморгал, после чего потряс головой – фантасмагория испарилась. То же машбюро, те же «Адлеры» на столах и тот же «ромб», правда, чуть закруглившийся – смотрится уже как поплавок, подхваченный течением авантюры, но едва одушевленный.