Багдадская встреча. Миссис Макгинти с жизнью рассталась. После похорон

Тут она снова задумалась над загадкой: зачем они (кто бы они ни были) покрасили ей волосы? Какая-то причина этому должна быть. Но какая? Виктория, хоть убей, не понимала. Одно ясно: очень скоро волосы отрастут и покажется чернота у корней. Ну и видик у нее будет тогда — крашеная платиновая блондинка, у которой нет ни пудры, ни губной помады! Надо же, какой ужас! Ну, да ничего, сказала себе в утешение Виктория. Зато я жива, верно? И могу пока преспокойно жить в свое удовольствие еще целую неделю. Ведь интересно же поработать в археологической экспедиции, поглядеть, что это за наука такая. Только бы не сплоховать, не выдать себя.

Легко, конечно, сказать. О чем только они не говорят. Имена, публикации, архитектурные стили, виды керамики. Тут держи ухо востро. Но счастью, хорошие слушатели всегда в цене. Виктория слушала обоих ученых археологов во все уши и вскоре уже набралась профессиональных словечек и оборотов.

Да еще, оставаясь в здании одна, она украдкой, второпях читала книги и справочники. При экспедиции имелась хорошая библиотека, Виктория быстро усвоила кое-какие азы. И, сама того не ожидая, получала от всего этого бездну удовольствия. Утречком рано, выпив принесенного в комнату чаю, она бежала на раскопки. Помогала Ричарду фотографировать. Притирала и склеивала черепки. Смотрела, как идет работа, любовалась искусством и аккуратностью простых землекопов с кирками, восхищенно слушала смех и пение мальчишек, которые бегом относили и вываливали на насыпь корзины с грунтом. Она стала разбираться в периодах, различала слои[123], держала в голове результаты прошлого сезона. Единственное, что ее страшило, это как бы вправду не обнаружились захоронения. Сколько ни читай, а как при этом полагается себя вести специалисту по антропологии, все равно совершенно непонятно. «Если наткнемся на кости или на могилу, надо будет заболеть тяжелой простудой, — сказала себе Виктория. — Нет, лучше острым приступом печени. И лечь в постель».

По могилы не появлялись. Зато медленно, но верно обозначились стены дворца. Виктория была страшно увлечена, а никаких специальных знаний и навыков от нее не требовалось.

Ричард Бейкер все еще иногда поглядывал на нее с легким недоумением, и она чувствовала, что он относится к ней критически, но держался он мило и дружелюбно, а ее увлеченность его явно забавляла.

— Вам это, конечно, все внове после Англии, — сказал он ей как-то. — Помню, я тоже был в упоении весь мой первый сезон.

— А давно это было?

Он улыбнулся.

— Да порядочно. Пятнадцать, нет, шестнадцать лет назад.

— Вы, должно быть, знаете здешние края вдоль и поперек?

— Да я ведь не только здесь работал. И в Сирии еще. И в Персии.

— И по-арабски вы свободно говорите. Если вас нарядить как надо, вы сойдете за араба?

Он покачал головой.

— Э, нет. Это очень непросто. По-моему, всерьез и на продолжительное время прикинуться арабом не удавалось ни одному англичанину.

— А Лоуренс?[124]

— Лоуренс и не делал вид, что он араб. Нет, единственный известный мне европеец, которого при случае не отличить от местных, и в самом деле родился в здешних краях. Его отец служил консулом в Кашгаре[125] и в других диких точках. Этот парень с детства говорил на всевозможных местных диалектах и потом, насколько мне известно, использовал это умение в своей работе.

— А что с ним сталось?

— Мы не поддерживали связь после школы. Мы с ним вместе в школе учились. У него было прозвище Факир, потому что он умел сидеть совершенно неподвижно, как бы погрузившись в транс. Что он делает теперь, я не знаю — хотя, кажется, могу догадаться.

— Вы после школы его ни разу не видели?

— Представьте, я его встретил пару дней назад в Басре. Довольно странный был случай.

— Странный?

— Да. Я его не узнал. Он был одет как араб — бурнус, полосатый балахон и драная армейская гимнастерка. В руке держал обычные янтарные четки и перебирал, пощелкивая, как правоверный мусульманин, — только на самом-то деле это была морзянка, армейский код, и он передавал сообщение — мне!

— И что в нем было?

— Мое имя, вернее, прозвище — и его прозвище — а потом сигнал: «Осторожно, опасность».

— И действительно что-то случилось?

— Да. Когда он встал и пошел к выходу, один посетитель, такой неприметный человечек, с виду вроде коммивояжера, выхватил револьвер. Я его ткнул под руку, и Кармайкл сумел уйти.

— Кармайкл?!

Он резко обернулся.

— Да, это его настоящая фамилия. А вы… вы что, его знаете?

Виктория подумала: интересно, как это прозвучит, если я скажу, что он умер в моей постели?

— Да, — тихо сказала она. — Знала.

— Знали? Значит, он?..

Виктория кивнула.

— Он умер.

— Когда?

— Он умер в Багдаде. В отеле «Тио». — Она поспешила добавить: — Это тайна. Никто не знает.

Он задумчиво кивнул.

— Понятно. Такая была у него работа. Но вы… — Он заглянул ей в лицо. — Вам-то как это стало известно?

— Я оказалась замешана, случайно.

Он задержал на ней внимательный взгляд.

Виктория вдруг спросила:

— А ваше прозвище в школе было — не Люцифер?

— Люцифер? Нет, меня звали Сова, я всегда ходил в больших блестящих очках.