Багдадская встреча. Смерть приходит в конце

– Да, действительно. – Имхотеп встал, снова приняв важный и самоуверенный вид. – Яхмос ждет меня в центральной комнате с неотложными делами, которые требуют моего вмешательства. Как говорится, даже в горе не следует забывать о главном.

Он поспешно удалился.

Иса насмешливо улыбнулась ему вслед, но затем ее лицо снова помрачнело. Вздохнув, она покачала головой.

II

Яхмос ждал отца вместе с Камени. Он объяснил, что Хори надзирает за работой бальзамировщиков и изготовителей саркофага, которые завершали приготовления к погребальной церемонии.

Путь Имхотепа домой после получения известия о смерти Нофрет занял несколько месяцев, и теперь почти все было готово к погребению. Тело, долго пролежавшее в рассоле, привели в порядок, умастили, натерли солью, обернули полотном и поместили в саркофаг.

Яхмос объяснил, что приказал вырезать маленькую погребальную камеру рядом с гробницей в скале, предназначенной для самого Имхотепа. Далее он подробно остановился на своих распоряжениях, и Имхотеп их одобрил.

– Ты хорошо справился, – ласково сказал он. – Проявил рассудительность и сохранил ясную голову.

От этой неожиданной похвалы щеки сына залил румянец.

– Конечно, бальзамировщики Ипи и Монту обходятся недешево, – продолжал Имхотеп. – Эти канопы[31], к примеру, кажутся мне неоправданно дорогими. Ненужная роскошь. А некоторые расценки непомерно высоки. Но хуже всего то, что эти бальзамировщики нанимаются семьей наместника. Они считают, что могут назначать самую высокую цену, какую только пожелают. Было бы куда дешевле, обратись ты к кому-то менее известному.

– В твое отсутствие, – ответил Яхмос, – мне приходилось все решать самому… и я хотел оказать должные почести наложнице, которая была тебе так дорога.

Имхотеп кивнул и похлопал Яхмоса по плечу:

– Ты руководствовался благими намерениями, сын мой. Я знаю, что обычно ты чрезвычайно благоразумен в денежных делах. И ценю, что в этом случае ты согласился на лишние траты, чтобы доставить мне удовольствие. Но все равно – я не чеканю деньги, а наложница… э‑э… всего лишь наложница. Сдается мне, что нужно отказаться от самых дорогих амулетов, и… посмотрим, нет ли еще каких-то способов сократить наши затраты… Камени, прочти статьи расходов.

Писец зашелестел папирусом.

Яхмос с облегчением вздохнул.

III

Кайт медленно прошла от дома к озеру и остановилась рядом с детьми, игравшими под присмотром матерей.

– Ты была права, Сатипи, – сказала она. – Мертвая наложница – совсем не то, что живая наложница!

Сатипи посмотрела на нее затуманенным, невидящим взглядом.

– Что ты имеешь в виду, Кайт? – спросила Ренисенб.

– Для живой наложницы ничего не было жалко – ни одежд, ни драгоценных камней, ни даже наследства крови и плоти Имхотепа! А теперь он озабочен тем, чтобы сократить расходы на погребение! В конце концов, зачем тратить деньги на мертвую женщину? Да, Сатипи, ты была права.

– А что я сказала? – пробормотала та. – Уже не помню.

– И правильно, – согласилась Кайт. – Я тоже все забыла. И Ренисенб.

Последняя молча смотрела на свою невестку. В ее голосе было нечто, неприятно поразившее Ренисенб, – намек на угрозу. Она привыкла считать Кайт недалекой женщиной – тихой, покладистой и незаметной. Теперь ее удивило, что Кайт и Сатипи как будто поменялись ролями. Властная и агрессивная Сатипи стала покорной – почти робкой. А тихая Кайт теперь, похоже, подчинила себе Сатипи.

Но характер людей не меняется, подумала Ренисенб. Или меняется? Она не знала, что и думать. Неужели за несколько недель Кайт и Сатипи на самом деле стали другими, или перемена в одной из женщин стала причиной перемены в другой? Это Кайт сделалась агрессивной? Или она просто кажется такой из-за неожиданной перемены, случившейся с Сатипи?

Последняя действительно изменилась. Не повышала голоса, из которого исчезли привычные визгливые нотки. Передвигалась по дому и двору нетвердой, робкой походкой, стараясь не привлекать к себе внимания, – от прежней самоуверенной манеры не осталось и следа. Ренисенб приписывала эти перемены потрясением, вызванным смертью Нофрет, но ей казалось странным, что последствия не проходят так долго. От Сатипи можно было ждать, невольно подумала Ренисенб, что она будет открыто радоваться внезапной и безвременной смерти наложницы. А женщина нервно вздрагивала при каждом упоминании имени Нофрет. Даже Яхмос, похоже, избавился от постоянных придирок и упреков и в результате стал держаться увереннее. В любом случае перемены в Сатипи всем пошли на пользу – по крайней мере так, считала Ренисенб. Но смутное беспокойство не покидало ее…

Вздрогнув, она отвлеклась от своих мыслей и наткнулась на хмурый взгляд Кайт. Видимо, невестка ждала подтверждения последним произнесенным словам.

– И Ренисенб, – повторила Кайт. – Забыла.

Внезапно Ренисенб захлестнула волна возмущения. Ни Кайт, ни Сатипи, ни кто-то другой не смеет указывать ей, что помнить, а что нет. Она с вызовом посмотрела на Кайт.

– Все женщины в семье, – сказала Кайт, – должны быть заодно.

Наконец Ренисенб обрела дар речи.

– Почему? – громко спросила она.