Багдадская встреча. Смерть приходит в конце

– Потому что у них общие интересы.

Ренисенб решительно покачала головой. «Я человек, а не только женщина, – подумала она. – Я – Ренисенб».

А вслух сказала:

– Все не так просто.

– Ты желаешь нам неприятностей, Ренисенб?

– Нет. И кстати, что ты имеешь в виду под неприятностями?

– Все, что было сказано в тот день в центральной комнате, лучше забыть.

Ренисенб рассмеялась:

– Ты глупа, Кайт. Слуги, рабы, моя бабушка – все слышали! Зачем делать вид, что ничего не было, если оно было?

– Мы разозлились. – Голос Сатипи звучал глухо. – Это были всего лишь слова, – сказала она и с каким-то лихорадочным раздражением прибавила: – Перестань об этом говорить, Кайт. Если Ренисенб хочет неприятностей – пускай.

– Мне не нужны неприятности, – возмущенно ответила Ренисенб. – Но это глупо – притворяться.

– Нет, – возразила Кайт. – Это мудро. Подумай о Тети.

– У Тети всё в порядке.

– У всех всё в порядке – теперь, когда Нофрет мертва, – улыбнулась Кайт.

При виде этой тихой, безмятежной, довольной улыбки Ренисенб снова захлестнула волна протеста.

И все же Кайт была права. Теперь, когда Нофрет не стало, все утряслось.

Сатипи, Кайт, она сама, дети… Все спокойно и мирно – никаких опасений за будущее. Чужак, незнакомец, от которого исходила угроза, теперь исчез – навсегда.

Но откуда тогда эти странные чувства, которые она испытывает при мысли о Нофрет? Откуда это ощущение превосходства мертвой девушки, которая ей никогда не нравилась? Нофрет была дурным человеком, и теперь она мертва, почему же Ренисенб никак не может успокоиться? Откуда этот внезапный приступ жалости – или чего-то большего, чем жалость, скорее сочувствия и понимания?

Ренисенб недоуменно покачала головой. Она долго сидела у пруда, когда остальные ушли, и тщетно пыталась разобраться в путанице своих мыслей.

Солнце уже опустилось к горизонту, когда проходивший по двору Хори заметил Ренисенб и сел рядом.

– Уже поздно, Ренисенб. Солнце садится. Нужно идти в дом.

Его тихий серьезный голос успокоил ее – как всегда. Она повернулась к нему с вопросом:

– Должны ли все женщины в семье быть заодно?

– Кто тебе такое сказал, Ренисенб?

– Кайт. Они с Сатипи…

Ренисенб умолкла на полуслове.

– А ты… хочешь иметь собственное мнение?

– Мнение! У меня не получается, Хори. В моей голове все перемешалось. Люди ставят меня в тупик. Все они не такие, какими я их считала. Сатипи всегда казалась мне смелой, решительной, властной. Но теперь она слабая, неуверенная, даже робкая. Какая из этих женщин настоящая Сатипи? Люди не могут за день так измениться.

– За день – не могут.

– А Кайт… всегда мягкая и послушная, позволяющая всем помыкать собой… Теперь она нами командует! Похоже, даже Себек ее побаивается. И Яхмос изменился – раздает указания и ждет, чтобы ему повиновались.

– И все это тебя смущает, Ренисенб?

– Да. Потому что я не понимаю. Иногда мне в голову приходит мысль, что даже Хенет не та, кем кажется!

Она рассмеялась, словно от нелепости такого предположения, но Хори молчал. Его лицо оставалось серьезным и задумчивым.

– Ты ведь никогда не думала о других людях, Ренисенб? В противном случае ты бы поняла… – Он помолчал немного, затем продолжил: – Ты знаешь, что во всех гробницах есть фальшивая дверь?

Ренисенб удивленно посмотрела на него:

– Да, конечно.

– У людей так же. Они делают себе фальшивую дверь, чтобы обмануть других. Если они знают о своей слабости и никчемности, то строят внушительную дверь из самоуверенности, бахвальства, преувеличенной властности – и со временем сами начинают верить, что эта дверь настоящая. Они думают – и остальные тоже, – что на самом деле такие. Но за этой дверью, Ренисенб, голая скала… А когда приходит реальный мир и касается их пером правды, тогда и проявляется их истинная сущность. Мягкость и покорность Кайт принесли ей желаемое – мужа и детей. Глупость облегчала ей жизнь, но при появлении опасности Кайт показала, кто она на самом деле. Она не изменилась, Ренисенб, – сила и безжалостность всегда жили в ее душе.

– Но мне это не нравится, Хори, – с детской непосредственностью сказала Ренисенб. – Это меня пугает. Все не такие, какими я их считала. А я сама? Я ведь всегда одинаковая.

– Правда? – улыбнулся Хори. – Тогда почему ты сидела тут несколько часов, наморщив лоб, вспоминая и размышляя? Разве прежняя Ренисенб – та, которая уехала с Хеем, – так поступала?

– О нет. Ей не было нужды…

– Видишь? Ты сама все сказала. Вот слово, которое обозначает реальный мир, – нужда! Ты не тот веселый и беззаботный ребенок, каким всегда казалась, и не принимаешь все за чистую монету. Ты не просто одна из женщин в доме. Ты – Ренисенб, которая хочет иметь собственное мнение, которая размышляет о других людях…

– Я думала о Нофрет… – медленно проговорила Ренисенб.

– О чем именно?

– О том, почему я не могу ее забыть… Она была плохим, жестоким человеком, старалась доставить нам неприятности, и она мертва… Почему же я не могу успокоиться?

– Ты не можешь успокоиться?