Баггер

Лиза никогда не оставалась с ним один на один, и под ощущением защиты своего любовника старалась ранить, обидеть или поиздеваться над новым обитателем старого дома. Он был по христиански терпелив, на первый взгляд, не замечал, прощал, не помнил зла и отвечал добром на колкости.

Вот только веяло от этого терпения чем-то нехорошим. Зло копилось, росло и видоизменялось. Оно читало и проникало внутрь, оставляя все больше опасности ответного удара, куда более холодного и профессионального, нежели выпады запутавшейся девушки.

Случилось так, что в тот день молодой человек куда-то отлучился и Лиза застала в гамаке на веранде неопрятную жирную тушку, распевающую в свое удовольствие какие-то песни.

– Мое почтение обворожительной юной леди.– он сделал глоточек привычного пойла и продолжил:

– Зря вы так меня не любите. Вы ведь сражаетесь за то, что вам не принадлежит. Я ведь все про таких как вы знаю,– почувствовав замешательство в секундном молчании, он продолжил. – Поговорим об изменах. Есть люди, для которых предать, что воды выпить. А юная леди смогла бы прожить здесь всю жизнь? Нет, бегала бы к какому-нибудь богатому ухажеру!

При всем его цинизме, он был прав. Лиза это понимала, и чувствуя потаенную опасность, ненавидела все больше и больше. Александру же, скорее импонировало их маленькое противостояние и он созерцал его с интересом. Он отмечал в себе еще одно качество. Видимо в жизни произошло что-то плохое, ведущее к страшной пропасти. Что-то в нем самом, что является результатом страданий и морального падения.

Он понимал, что с трудом различает плохое и хорошее и раньше, при других обстоятельствах, не был бы столь безразличен к осквернению собственного дома и вмешательству в привычную жизнь, которая оказалась непредсказуемым течением. Нет, она не прибивала новые и странные подарки, но сама бросала молодого художника, куда ей вздумается.

Александр стоял на холме и видел, как в дом вошла девушка, светлая и приличная. Такая которая, видимо, может сделать кого-то счастливым. Он знал, что она пришла к нему, чтобы подарить себя и получить немного счастья, но спускаться ему не хотелось. Словно под действием гипноза он смотрел на кровавый шар, тонущий в море и думал о другой. Когда-нибудь все мы утонем,– пронеслось в голове и глупый ветер, подхватив его мыли, развеял их над малиновой рябью воды.

х

х

х

Предложение старого монаха показалось заманчивым, ведь действительно, написать икону никогда не приходило написать Александру в голову, и при всем безумстве происходящего, он про себя мысленно согласился с чудным предложением. Нет, он не столько верил в подлинность обещаний этого пройдохи, но сама идея его почему-то вдохновляла.

Устав от утреннего плавания, он поспешил обрадовать своего незадачливого гостя, и сообщил ему о своем решении. Началась работа, кропотливая и напряженная. Штрих за штрихом вырисовывались на благодарной поверхности, а монах увивался рядом, и утверждал, что это только репетиция.

Он явил собой всю неподдельную придирчивость, какую можно себе представить. Он как полоумный расхаживал взад и вперед, повторяя, что необходимо сконцентрироваться, что нужно больше верить, или хотя бы вспомнить, как верили другие.

Что-то мешало сосредоточиться, и Александр вполне четко понимал это. Прошло уже почти два года, а он так и не мог забыть. Он думал о Марии, и еще больше размышлял над тем, как часто думала она о нем. Вспомнит ли она что-нибудь? Или это все было иллюзией, игрой, шалостью? Какой ее сделало неожиданное взросление? И захочет ли она стать той прежней Марией, которая ушла в большой город по желтому песку, босыми пятками с золотым кольцом на пальце.

Птицы уже кружили над палящим зенитом, и молодой человек неожиданно для себя услышал манящие запахи жареного мяса. Оказалось, что из монаха вышла замечательная кухарка.

Крольчатина, испанский соус, вино и какие-то наскоро порубленные экзотические фрукты. Все это придавало эффект внезапной заботливости. Было удивительно наблюдать, как этот странный человек менялся на глазах, показывая вершины изысканности или любезности.

Он услужливо отправлялся за покупками в город, доставал все необходимое, словом – дни напролет посвящал всего себя ублажению мельчайших потребностей молодого художника. Он с фанатическим остервенением драил досчатый пол и повторял, что нужно верить, верить и еще раз верить.

– В кого, в Бога? – спросил Александр.

– Нет, в то, что все получится.

Так или иначе, вопреки стараниям, икона не получилась. Александр был удивлен и немного зол на себя, ведь будучи человеком, привыкшим к успеху, он неожиданно потерпел неудачу. Монах не терял самообладания и бесноватой надежды, обещал какие-то неземные краски и все твердил, что нужно верить и отрешиться от всего. Что-то определенно мешало сосредоточиться. Что-то необходимо было срочно исключит навсегда, или хотя бы на время.