Багряная песнь (СИ)

«Зачем ты спрашиваешь их? Знаешь же, что такое дерьмо не показывает себя сразу».

Но они, конечно же, были в порядке – настолько, насколько могли. Об этом сказало недоумение на лицах и отрицательное покачивание голов. И никаких жалоб на боль.

«Хорошо. И впрямь придется посмотреть, что там произошло. А за этими – смотреть. Нехорошие раны. Необычные».

Энгвар не боялся. Махнул рукой Лагдушу и остальным шахтерам.

– Хорошо. Всем здоровым оставаться здесь. Раненых – отвести в лазарет. В отдельную комнату. К другим не пускать. Распоряжение передайте целителю слово в слово. Я возьму лук, спущусь в шахту и все проверю.

«Посмотрим, что на вас напало».

С проблемами он разберется после. Сначала – найдет нападавших и наконец-то вспомнит хоть тень того, кем был.

Когда-то он был охотником. Любил азарт погони, выслеживание и добрую добычу. Когда сила обагряла руки кровью слабости. А когда Оромэ проклял его, Энгвар посмеялся и выбрал другую дорогу, где стрелы били без промаха, смех гремел злее и звонче, а за пленников, пойманных в петлю, награждали.

Квенди в лесах Куивиэнен были слабы, а он любил охоту. Все просто. Те, первые, пробужденные у озера – ушли. Появились их последователи и потомки, столь же слабые – поэтому он охотился за ними по велению Короля, но на этот раз не как убийца.

Энгвар играл с ними. Смотрел. Слушал.

И думал. Его ум всегда отличался проворной гибкостью, и быстро продвигал вверх по лестнице, что открывала широкое и вольготное место у подножия трона – а значит, дарила власть. Аран Эндор даже закрывал глаза на шалости, когда он развлекался, убивая кое-кого из нолдор и синдар.

Но не теперь.

Поначалу он не увидел в шахте ничего необычного – даже не разбилось ни фонаря. Утекли только отбросы жизни, которые прятались в раскаленном нутре Фелуруша: не пищали крысы, не отбрасывали звездчатых теней пауки. Никого. Только редкие россыпи плоских ползучих грибниц и застоявшийся в сухом воздухе жар горного нутра. И беспорядок, оставленный бегством – телеги с углем побросали, как и кирки.

Лук Энгвар держал не в налучи, наготове. Черный колчан, украшенный халцедоновым чертополохом – не за спиной. На бедре. То и другое пригодилось бы ему впереди, у поворота к выработке – там лампы погасли, и шахта выглядела как средоточие абсолютной беззвучной тьмы.

Он уже давно пересек границу, где кончились постоянные укрепления сводов, и пошли временные.

«Где же раненые? Двадцать шахтеров – и ни один не дошел даже сюда?»

Энгвар инстинктивно бросил стрелу на тетиву, вглядываясь в темноту, когда по шахте разнесся скрежещущий стук упавшего камня и треск – будто бы что-то скатилось по камням, упало и разбилось. Разнесся всхлипывающий утробный стон – словно кто-то плакал с полным крови ртом.

«Кто-то жив?»

Он двигался сквозь стенающую тьму, стиснутую стенами шахты – шел чутко, весь подобрался на мягко полусогнутых ногах, как хищник в засаде. Энгвар был готов выстрелить в любой момент.

А затем увидел… это.

Красный отсвет, ярко-багряный, мягко пульсировал на стенах, как дыхание спящего.

«Мы здесь».

Энгвар шумно выдохнул от удивления – шепот едва коснулся его разума, как самое нежное осанвэ, и затих.

Двадцать потерянных оказались здесь же, в этом жутком тупике.

И все – мертвы. Под ногами хлюпало от крови – он шел по ней, блестящей красным в темноте особенно ярко.

Все то же – не блик, но кровь словно приобрела свет. Даже орочья.

«Почему?»

Майа отпустил наполовину взведенную тетиву. Обвал действительно случился: укрепления шахты прогнулись под весом треснувшего свода. Он сложился внутрь и теперь лежал нагромождением пористых пластов черной породы, напоминая ломти горелого хлеба.

А из-под них неровными сколотыми пиками поднимались алые кристаллы – и то, что оказалось под обвалом, еще шевелилось: нелепое создание, отдаленно напоминающее формами не то орка, не то квенди или человека. Оно всхлипывало и стенало, беспомощно дергая кристаллической конечностью, пульсирующей слабым светом в ритме сердцебиения. Не рука и не лапа, но пика – несчастная уродливая тварь тыкала ею в землю, как насекомое, испускающее последний вздох.

И ей было очень, очень больно. Энгвар слышал эту боль, потому что она пела не хуже страха. Существо перед ним когда-то было другим – его музыка звучала, словно эхо пытаемого, пляшущее в галереях над комнатами допросов. Слабый отзвук агонизирующего воя, звериная мольба об избавлении от мучений.

Одиннадцать шахтеров придавило обвалом, но остальные девять…

«Что за безумие?»

Никто из них словно и не пытался бежать. Выживших, кроме умирающего красного гомункула, не было. Шахтеры лежали здесь, истекшие кровью, как туши на скотобойне: трое вогнали себе в горло по кирке. Еще двое съежились, больше похожие на тряпичных кукол – проломленные грудины и головы, отрезанная нога. Трое приникли к алым кристаллам, высоко вздымавшимся из скулящего существа, будто желая обрести спасение там, где его невозможно обрести.