Багрянец

– Заткнись! – с ненавистью прошипел он, обжигая ухо дыханием и зажимая рот рукой. Льюис развернул Кэт и потащил за собой затылком вперед к машине; ее ноги волоклись по дороге.

Он крепко держал ее поперек тела, но заднюю дверь кто-то открыл изнутри: пружины сиденья скрипнули под тем, кто станет попутчиком Кэт.

Дверь открылась и в машине включился внутренний свет. Когда Кэт снова развернули на 180 градусов, ее встретила ухмылка существа в автомобиле Льюиса: оно словно вылезло из адовой пасти и село в частную машину.

Безумные белые глаза посреди лица, алого, как кровь, выпущенная из жил, горели садистской радостью; два ряда бледных зубов рассекали рожу цвета ржавчины.

– Нет! – Кэт ринулась назад, отталкивая Льюиса. Он подобрал ее с земли и сунул головой вперед на заднее сиденье – прямо на колени существу, протянувшему красные лапы навстречу новой пассажирке.

39

– Если бы вы увидели это место снова, узнали бы его? Смогли бы опознать людей, которые напали на вас с собаками?

Хелен кивнула, но ее взгляд выдавал опасение при мысли о возвращении на ферму, известную ей как Редстоун-Кросс.

– Вы будете в полной безопасности, – улыбнулась констебль Суон. – Вам даже не придется выходить из машины. Но если требуется обыскать ферму и арестовать людей, мы должны быть уверены, что ищем там, где надо. Редстоун – это немало земли, в основном сельхозугодья. Ваш брат делал свои записи в карьере к западу от перекрестка?

Хелен снова кивнула. Полицейская прикусила щеку изнутри:

– В том и проблема: там немало карьеров. Целых семь. Они разбросаны вокруг перекрестка на километры вокруг, по землям, принадлежащим как минимум пяти разным фермам.

– На его диске было написано «Редстоун-Кросс» – должно быть, он записывал звуки неподалеку от фермы, где я была. А те люди с лодки?

– Мы догадываемся, кем может быть один из них, и сейчас его ищем.

– Но вы его не поймали?

– Пока нет. Его нет дома.

Обдумав это, Хелен села на постели:

– Моя дочь. Вы сказали, что свяжетесь с полицией Уэст-Мидлендз.

– Ваша дочь в порядке, – полицейская наклонилась вперед, ее рука оказалась близко от плеча Хелен, и добавила: – И ваша мать тоже.

До этого разговора полиция Диллмута обещала Хелен, что осведомится у полиции Мидлендз, в безопасности ли мать Хелен и Вальда.

Как только температура тела Хелен пришла в норму и она очнулась от глубокого сна, вызванного переутомлением, то первым делом позвонила домой – в шесть утра воскресным утром. Ответила ее мать, которую звонок разбудил и испугал: в такое время звонят, только если произошло нечто опасное.

После подвига Хелен каждая мышца в ее теле мучительно ныла; она даже в туалет не могла ходить без помощи медсестры и не опираясь на стену. Но Хелен чувствовала: нельзя не объяснить матери, почему она не окажется дома этим вечером, и сказала, что находится в больнице из-за переохлаждения, обезвоживания и переутомления.

При этих словах мать ахнула и, как догадалась Хелен, схватилась за сердце: она всегда так делала в тяжелые моменты.

Хелен убедила ее, что ей гораздо лучше, – так доктора говорили. Возможно, ее даже отпустят через день-два, в зависимости от того, нужна ли будет койка. Но за руль Хелен сесть не сможет: ей потребуется лежать и восстанавливаться несколько недель и к тому же давать полиции показания.

Зная, что ни одна мать не удовлетворится таким коротким объяснением, Хелен призналась, что Линкольн в Южном Девоне связался с чем-то незаконным, и ограничилась этим, добавив, что жуткая статуэтка женщины с песьей головой, которую прислали Вальде, тоже связана с историей Линкольна. Кто бы ни прислал ее, этим он предупреждал Хелен, чтобы перестала расследовать последнюю неделю в жизни брата. Люди, которым он помешал в Девоне, теперь мешали ей.

К счастью, потрясение и неверие матери помешали ей задавать Хелен дальнейшие вопросы. Хелен заставила ее пообещать, что мать заберет Вальду к себе в квартиру и что не будет открывать дверь никому, кроме полицейских, показавших документы. Сказав еще, что этим утром к ней и Вальде заглянет местная полиция, Хелен прервала звонок, пока могла.

С того самого момента, как она пришла в себя, мысль о том, что Линкольн, возможно, подвергся той же участи, что и его сестра – что его выбросили в море тонуть, – приводила Хелен в ярость, и ярость эта давала куда больше сил, чем отдых на больничной койке, вливавший жизнь обратно слабой струйкой. Хелен прекрасно представляла себе страдания, которые Линкольн перенес перед тем, как утонуть.

Но тела не нашли, так что версия об утоплении Линкольна выглядела не совсем правдоподобно. Рано или поздно утопленников обычно вылавливают, сказал доктор. Насколько Хелен запомнила, разговор в лодке в основном шел про какую-то «красноту», как говорили трое. Один из них сказал, что Линкольна «отдали красноте», и свиномордый рулевой угрожал человеку по имени Фил этой же «краснотой». Но это слово для полицейских у кровати Хелен не имело никакого смысла.