Багряные крылья (СИ)

Мне пришлось поступиться собственными принципами, чтобы спасти Оллу. Я не пытаюсь оправдаться, показать себя лучше, чем есть, вовсе нет. Мне действительно было непросто вывернуть собственную суть наизнанку и пойти против собственной природы. Но я сделала это.

Вместо того, чтобы забирать жизненную энергию, я потихоньку вливала ее в Оллу. Капля за каплей мои силы переливались в него, возвращая обратно к свету, прочь от тьмы, которая поглотила его разум. Каждую ночь я держала Оллу за руку, сидя на полу у его постели, и мечтала, чтобы он открыл глаза. К утру, измотанная и обессиленная я заваливалась на лежанку, сворачивалась в клубок и засыпала. Сны приходили тяжелые, тревожные, в них я убегала по коридорам от странного гостя на несостоявшейся свадьбе, и в спину мне несся ехидный хохот. Просыпалась я еще более разбитой, чем раньше.

Сколько прошло времени к тому моменту как Олла очнулся? Не знаю. Я давно потеряла счет времени, даже рассветы и заходы солнца не помогали ориентироваться в стремительно проходящих днях. Просто однажды посреди ночи Олла открыл глаза и сел на смятой постели, шаря глазами по хижине. Бледная кожа его еще блестела от пота, волосы всклокочены. Ну точь-в-точь призрак, обитающий в прибрежной деревушке.

— Где я? — приспел Олла и схватился за горло. Голосовые связки после долгого перерыва работали вхолостую, выдавая целый набор шипения и скрежета вместо осмысленной ровной речи. Полубог некоторое время с удивлением покашливал, пока связки не разогрелись. Что до меня, то я поначалу подумала, что очнувшийся Олла — плод моей фантазии, сладкий сон, навеянный штормом за стенами лачуги. В голове еще не рассеялся туман сна, потому я лишь с глухим стоном перевернулась на другой бок, вновь закрывая глаза. До утра еще было долго, тело ныло от неудобной лежанки, которая состояла из полу-гнилых досок с наброшенной сверху толстой кучей тряпья. За маленьким окошком, плотно прикрытым покосившимися ставнями, бушевала буря. Грозные волны, стального цвета, лизали стены, пытались прогнуть хлипкую дверь во внутрь и добраться до нас, но у них не получалось — их тянуло назад, чтобы через минуту вновь позволить вернуться. В эту ночь я решила поспать, чтобы сохранить чуть больше сил.

— Где я? — повторил Оллу чуть громче, поняв, что я продолжаю игнорировать факт его побуждения. Я распахнула глаза: огонь в закопченном очаге еще не погас, но светил тускло, поэтому фигура Оллы, сидящая на постели, казалась нечеткой. Отблески огня заблудились в волосах, подсвечивая их изнутри теплым рыжим светом, от которого на сердце стало легко, а в животе волнительно защекотало. На глазах выступили слезы, и я не успевала их утирать. Привратник смотрел на то, как я шмыгаю носом и тру кулаками глаза, с легким недоумением.

— Ты головой ударилась? — с подозрением уточнил он, поднимаясь с постели. Я видела его мозаикой: обнаженные ступни на холодном деревянном полу, встрепанные рыжие кудри, красивая шея, плечо и рука, до сих пор обвязанные обрывками подвенечного платья. Воздуха не хватало, я отрывала рот как маленькая рыбка, выкинутая на побережье, надеясь найти правильные слова, чтобы оправдаться, убедить в чем-то, выразить радость о выздоровлении. Но все в пустую, я тоже была пуста.

Он приблизился, опускаясь на колени перед моей кроватью, беря меня за руку:

— Даная, что случилось?

Он был предельно серьезен, в голосе — только тревога. Как же я соскучилась, подумала я и сразу же испугалась. Только этого еще не хватало, откуда такая буря чувств?!

— Это очень долгая история, — всхлипнула я, утыкаясь лицом в импровизированную подушку. Мне было стыдно за собственные слезы, за слабость, которую увидела не только я. Гордость страдала, но мне было даже приятно. Хоть раз в жизни побыть слабой — в этом была своя прелесть.

— Я никуда особо не тороплюсь, — хмыкнул Оллы и стер подушечкой пальца слезу, которая задержалась на моей щеке. Прикосновение укололо жаром, побежали мурашки. — Думаю, у нас еще есть время.

Следующие несколько часов мы сидели у огня, в который Олла подкинул дров, и я говорила. Рассказывала обо всем, что случилось. Олла не помнил ничего — только волны боли, которые захлестывали, лишая разума. Когда я упомянула крыло, он вздрогнул, безотчетно оглядываясь на второе. Оно горело ровным, алым огнем, отбрасывая на наши лица кроваво-красные блики. Все время, пока я вещала, Олла не отпускал моей руки. Он нежно гладил мою ладонь, и между нашими руками сверкали искры. Тугая спираль сворачивала у сердца, там, где сорхан дажер сшил наши судьбы в единое целое, и стежки, сотканные из золота и света, ныли.

— То есть, у Каина мое крыло, — в задумчивости проговорил Олла несколько часов спустя, глядя в сторону. Я ощутила, как стыд заливает лицо краской, ведь я не смогла его спасти. Но у меня еще был один козырь в рукаве. Я коснулась лица Оллы, привлекая внимание: в ладони лежало кольцо. Жемчужина светилась изнутри, и только трещина чернела изъяном на матовой поверхности камня.

Олла ответил благодарной улыбкой, прикасаясь к кольцу и тут же отдергивая руку: