Багровый лепесток и белый

Конфетка проводит по своей груди вялой рукой Уильяма, тянет ее вниз по животу; он подчиняется со скучливым удивлением, будто она понуждает его перекреститься.

– Уильям, – упрашивает Конфетка, – ты помнишь Хопсома? Наши с тобой долгие ночи…

Выражение его лица наконец смягчается. Кажется, будто перегретый мозг наполняется прохладным бальзамом воскрешенной близости: ведь Конфетка помогала ему плыть по бурному морю развития «Парфюмерного дела Рэкхэма», а тогда плохой совет мог и потопить корабль.

– Ты мой ангел, – покаянно говорит он.

К огромному облегчению Конфетки, он целует ее прямо в губы; пусть у него сухой язык, отдающий бренди и дурным пищеварением, но, по крайней мере, он целует. Осмелев, она гладит его волосы, плечи, спину, почти желая его, – желая, чтобы он желал.

– Да, кстати, – высвобождается он из ее рук, – я хочу кое-что показать тебе.

Возбужденный член топорщит его брюки, но это не то, нет, он пока не готов… Он роется в хаосе бумаг на письменном столе, вытягивает сложенную «Таймс».

– Думаю, ты этого не видела…

Листает газетные страницы – новости, объявления о свадьбах и помолвках, – пока не находит нужную. На ней – среди мелких предложений средств для очищения крови и услуг гомеопатов – бросается в глаза большая реклама с портретом Уильяма Рэкхэма, окаймленным венком из падуба.

ПОЖЕЛАНИЯ

ВЕСЕЛЫХ РОЖДЕСТВЕНСКИХ ПРАЗДНИКОВ

И САМОГО СЧАСТЛИВОГО НОВОГО ГОДА

ОТ РЭКХЭМА,

ПОСТАВЩИКА ТОНКИХ ПАРФЮМОВ

И ТУАЛЕТНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ

Конфетка несколько раз перечитывает поздравление, придумывая комплименты получше. Странное ощущение – увидеть одну из Уильямовых идей как fait accompli, без предварительного обсуждения с нею.

– Очень броско, – говорит она. – И превосходно написано. Да, замечательно.

– Понимаешь, таким образом мое поздравление появилось в газете заблаговременно, – объясняет он, – прежде, чем конкуренты разместили свою рекламу!

– Ну да, – подхватывает Конфетка, – теперь они сожалеют, что сами об этом не подумали, да?

В воображении Конфетки раз за разом вспыхивает тошнотворная картина: Агнес в темноте тычет грязную лопату в землю и металл впивается в белую плоть ее ног.

– Они, конечно, постараются опередить меня на следующее Рождество, – рассуждает Уильям, – но в этом году выиграл я.

– На будущий год ты придумаешь что-нибудь еще более хитрое, – заверяет его Конфетка, – а я тебе помогу.

Они опять целуются, на этот раз Уильям готов к продолжению. Конфетка засовывает руку в его брюки и чувствует, как сразу твердеет его член.

– Когда ты избавишь меня от этой муки? – мурлычет Конфетка в его ухо, умудряясь придать истерической дрожи видимость любовного пыла.

Но когда поднимает ногу, чтобы забраться на него, то с изумлением отмечает, какая она мокрая. Уильям ведет себя по-скотски, это правда, но он с ума сходит от проблем, а сердце у него доброе, в этом она не сомневается, и – слава тебе господи! – он все еще хочет ее. Если сейчас она сумеет распалить его и услышать беспомощный стон самоотдачи, когда он в нее извергнется, то все еще может уладиться.

Конфеткины панталоны болтаются вокруг щиколоток, голая задница опускается на Уильяма, со стоном облегчения ощущает она головку члена… Раздается громкий стук в дверь. Конфетка мгновенно спархивает с его тела, на лету подтягивая панталоны, оправляет юбки. Уильям приводит в порядок себя. Обоюдность и синхронность, с которой они поправляют одежду и принимают приличные позы, инстинктивна и плавна – как акт любви.

– Войдите, – хрипло говорит Рэкхэм.

Это снова Летти, сконфуженная не вторжением к хозяину с гувернанткой – их прервавшаяся беседа несомненно была образцом корректности, – а обременительностью поручения, с которым пришла.

– Э… Миссис Рэкхэм, сэр. – Летти изнывает от неловкости. – Она хочет видеть вас, сэр.

– Хочет меня видеть?

– Да, сэр. По срочному делу, сэр.

Уильям глядит из-под набрякших век налитыми кровью глазами, с большой неохотой смиряясь с невезением.

– Хорошо, Летти, – говорит он. – Сейчас буду.

Служанка исчезает. Уильям выходит из-за письменного стола, поправляя воротничок и галстук.

– Как лестно, – сардонически бурчит он, проходя мимо Конфетки, – столько женщин хотят тебя в одно и то же время.

Спальня Агнес, обычно затемненная в дневные часы, зловеще светла, шторы раздвинуты, и солнце заливает комнату. Миссис Рэкхэм должна быть до бесчувствия накачана лекарствами, но она, в полном сознании, выпрямившись, сидит в постели в белоснежной ночной рубашке, застегнутой до подбородка. Посередине кровати, где одеяло скрывает ее забинтованные ноги, красуется большая выпуклость. Лицо у нее спокойное, но на щеке остались царапины после потасовки с мужем, Стригом и Розой, пытавшимися втащить ее обратно в дом. Невероятно синие глаза Агнес окаймлены красным. Все это Уильям отмечает, едва войдя в комнату. Да еще и Клара стоит на часах в изголовье кровати: почетный караул при госпоже.