Багровый лепесток и белый

Господи спаси: это же ее отец. Она соскакивает с кровати, сталкивая Кота, который валится на спину и болтает всеми четырьмя лапами. Она оглядывает спальню, ища, чем бы прикрыть наготу, но на глаза попадаются только сюртук и сорочка Генри, которые в последнее время – вместе с другими предметами его одежды из мешка «Таттл и сын» – она берет с собой на ночь в постель для утешения. Набрасывает теплый, измятый сюртук на плечи как накидку; рукава сорочки обвязывает вокруг талии – сорочка играет роль фартука – и несется вниз.

– Да, отец, я здесь! – кричит она через прямоугольный барьер из дерева и матового стекла. – Я… извини… Я не слышала… я… работала!

Солнце уже высоко, часов одиннадцать, никак не меньше; неудобно признаваться, что спала в такое время.

– Эммелин, извини за беспокойство, но я по срочному делу, – говорит отец.

– Это ты меня извини, но… я не могу впустить тебя…

Что с ним приключилось? Ну не принимает она у себя никого; он вроде бы это знает.

– Можно, я зайду к тебе попозже? Или после обеда?

Искаженная тень его головы в темном цилиндре приближается к стеклу.

– Эммелин…

По тону ясно, что ему никак не нравится обращать на себя внимание соседей и прохожих, на глазах у всех ломясь к собственной дочери.

– От нашего разговора может зависеть жизнь женщины.

Эммелин с минуту обдумывает услышанное. Что отец не любитель мелодрам, это ей известно; значит, жизнь какой-то женщины действительно в опасности.

– Уф… можешь подождать несколько минут? Я сейчас соберусь…

Бежит наверх, одевается… В жизни так быстро не одевалась. Панталоны, шемизетка, платье, жакетка, чулки, подвязки, башмаки, перчатки и шляпка – времени на все уходит примерно столько, сколько леди Бриджлоу потратила бы на обдумывание, как заколоть одну шпильку.

– Я готова, отец, – запыхавшись, кричит она в дверь, – сейчас выйду.

Силуэт отца отступает от двери, она выскакивает, тщательно запирая за собою пыльный хаос, и глубоко вдыхает свежий холодный воздух. Поворачивая ключ, чувствует на себе отцовский взгляд, но отец воздерживается от комментариев.

– Ну вот, – бодро говорит она, – можем идти.

Поворачивается к отцу – он, как всегда, выглядит безупречно, а вот она, к сожалению, нет. Отец смотрит на дочь, чуть насупившись. Он – человек красивый и величавый. Да, это так, хотя лицо его покрыли морщины – следствие забот. На свете столько болезней, и он ведет с ними бой, этот старик с докторским чемоданчиком.

В том жалком письме от миссис Рэкхэм именно ссылка на злобность доктора Керлью и убедила Эммелин, что ум несчастной хрустнул. В глазах Эммелин отец – эталон доброжелательности, мастер по ремонту костей и перевязыванию ран, в то время как она сама, следуя филантропическому примеру отца, только и может, что писать письма политикам и уговаривать проституток.

Мысли об этом мгновенно проносятся в ее уме. Отец стоит, возвышаясь над нею, на дорожке у дома; она замечает его нетерпение, нервозность, с которой он оглядывает улицу, и понимает, что случилась беда.

– В чем дело, отец? Что случилось?

Отец жестом приглашает ее пройти вперед – подальше от возникшей у соседнего дома старухи-сплетницы с подкладным бюстом и лисой на шее.

– Эммелин, – говорит он, когда они оставляют преследовательницу далеко позади, – то, что я тебе сейчас скажу, – секрет, но секретом долго не останется: пропала миссис Рэкхэм. Вчера утром ее должны были увезти в санаторий. Я пришел к ней домой, чтобы сопровождать ее, но она пропала. Исчезла.

Внимательно слушая, Эммелин поглядывает на небо и на прохожих, стараясь понять, который все-таки час.

– Отправилась в гости к приятельнице?

– Исключено.

– Почему? Что у нее, друзей нет?

Небо темнеет: неужели уже смеркается, не может быть! Да нет, просто собираются тучи, готовясь излиться на землю.

– Мне кажется, ты не понимаешь ее положения. Она бежала из дому среди ночи в состоянии полного умственного расстройства. Вся ее одежда – платья, жакетки, накидки и блузки – на месте. За исключением пары башмаков и кое-чего из нижнего белья. Иными словами, она вышла на улицу полуголая. Вполне могла замерзнуть насмерть.

Эммелин знает, что должна бы онеметь от жалости, но инстинкт спорщицы берет верх.

– Выскочить неодетой на улицу зимой – так делают многие женщины и не умирают от этого, отец.

Он снова оглядывается, чтобы удостовериться, что разноперая уличная публика – подметальщики, мальчишки-посыльные, избалованные собаки и дамы – не могут услышать их.

– Эммелин, я тебя прямо спрошу. В письме, которое тебе написала миссис Рэкхэм, она упоминала какое-то место, куда страстно желала бы поехать. Она хоть намекнула – где может быть это место? В географическом смысле?

Эммелин не знает, изумиться ей или обидеться.

– Понимаешь, отец, она рассчитывала, что это я скажу ей, где оно находится.

– И что ты ей посоветовала?

– Просто не ответила, – говорит Эммелин. – Ты же отговорил меня.

Доктор Керлью кивает, явно разочарованный.

– Господи, помоги ей, – бормочет он.

Мимо громыхает телега, ломовая лошадь сыплет навозные яблоки, оставляя за собой долгий след.