Багровый лепесток и белый

Бодли и Эшвелл издают дружный стон, Бодли встряхивает его за воротник.

– Да ты что, Билл, ты всерьез ожидал, что она станет перед тобой на одно колено и сама сделает тебе предложение? У нее есть гордость.

Они идут дальше; Уильям переваривает полученную информацию. Свернули на Кинг-стрит – она пошире. Проститутки машут им с обеих сторон улицы, уверенные, что полисмен уже получил достаточно щедрую мзду и будет тратить силы на карманников и драчунов.

– Сюда! – зовет пьяненькая шлюха. – Самый лучший поебон в Лондоне!

– Сюда! – орет мужчина с противоположного тротуара. – Берите жареные каштаны!

Бодли останавливается – не ради каштанов или шлюхи, а потому что вляпался в какую-то мерзость. Поднимает левую ногу и рассматривает подметку, чтобы определить, что это за гадость, смешанная с маслянистой грязью, – дерьмо или просто растоптанный фрукт.

– Как думаешь, Филип? – Эшвелл улыбается через плечо пьяной шлюхе, которая посылает ему воздушные поцелуи. – Готов немножко развлечься?

– Всегда готов, Эдвард, всегда. Как насчет прелестной Аполлонии? – И поясняет Уильяму: – Мы тут нашли одну петарду, Билл, честно – петарда, а не девка, африканочка курчавая! У миссис Джардин. Киска темно-вишневая, просто пассифлора, а разговаривать ее научили, как барышню из Белгравии, до того комично!

– Ты попробуй ее, Билл, – пока есть что пробовать: ее быстренько уведет какой-нибудь дипломат или посол, и исчезнет она в потрохах Вестминстера.

Бодли и Эшвелл стоят цилиндр к цилиндру, сверяя карманные часы и соображая, есть ли смысл идти к миссис Джардин. Однако приходят к заключению, что Аполлония едва ли свободна в такой час. Уильяму кажется, что, хоть они и поют хвалу ее экзотическим прелестям, но опробовали их так недавно, что теперь хотели бы чего-то другого.

– Ну, так куда пойдем? – спрашивает Эшвелл. – Миссис Теренс совсем близко…

– Половина десятого, – размышляет Бодли, – Бесс и эта, как ее зовут, из Уэльса, уже при деле, а другие мне как-то не очень. К тому же ты знаешь эту миссис Теренс: раз уж пришел, она тебя не выпустит.

– А если к миссис Форд?

– Дорого, – фыркает Бодли, – и цена не по товару.

– Зато быстро.

– Да, но заведение на Пантон-стрит! Если хочешь, чтобы быстро обслужили, можно заглянуть к мадам Одри, это за углом…

Слушая их, Уильям убеждается в напрасности своих опасений: эти двое давно забыли Конфетку, напрочь забыли. Она для них – древняя история; ее имя уже стерлось сотнями других имен; девушка, которая прямо путеводной звездой блистала в мрачной громаде Лондона, теперь всего лишь мерцающая точка света среди бесчисленных таких же световых точек. Жизнь идет своим путем, и никогда не иссякает несущийся в ней людской поток.

– А может, вон те трое? – предлагает Бодли. – На вид веселые.

Он кивает в сторону тройки шлюх, хихикающих в свете, падающем из витрины бакалейщика.

– Я сегодня не настроен ни на дурацкую претенциозность, ни на нищету.

Вдвоем они переходят улицу, и Уильям, боясь остаться в одиночестве и без защиты, тащится вслед. Он старается смотреть на темную улицу вправо и влево от женщин, но глаз неодолимо тянется к вульгарно выставленным на свет тафте и розовым грудям. Нахальные девки, ухоженные, хоть и слишком разнаряженные, с пышными волосами, видными из-под чересчур броских шляп. У него возникает неприятное ощущение, будто он их где-то видел раньше.

– Хорошая установилась погода, – жеманничает одна.

– Ты с такими, как я, никогда не бывал, мой птенчик, – говорит другая.

– И с такими, как я, тоже! – подхватывает третья.

А не та ли это троица, которая приставала к нему в «Камельке», когда он впервые встретился с Конфеткой? Эти вроде моложе, стройнее, и платья на них не такие кричащие, но что-то в них… О небо, неужели судьба подбросила такое мерзкое совпадение? И одна из этих блядей может назвать его «мистер Хант», спросить, как идут дела с книгами, или пожелать узнать, чем кончилось его свидание с Конфеткой?

– Сколько возьмешь, если в рот? – спрашивает Бодли у женщины с самыми пухлыми губами.

Она склоняется и шепчет ему на ухо, плавно кладя руки на его плечи.