Когда растревоженный Деникин ушёл, Лавр Георгиевич отправился в свою комнату. Небольшое окно было завешено старым мешком. У печки стоял стол, специально перевезённый сюда из Елизаветинской, на столе была расстелена карта, на которой лежал браунинг, с которым Корнилов не расставался. Генерал затеплил свечу и, опустившись на единственный стул, стал смотреть на карту. За эти дни он запомнил каждую точку на ней и мог бы с закрытыми глазами начертить её на листке бумаги. Взгляд упал на тускло поблёскивающий браунинг. Впервые мысль свести счёты с жизнью посетила Лавра Георгиевича в роковые августовские дни, когда почти все предали его, отвернулись от него, затаились все, кто обещал поддержку и чествовал ещё несколько дней назад. Ничего нет тяжелее, чем разочаровываться в людях. И нет ничего труднее, чем бороться, не чувствуя рядом надёжного плеча, твёрдой почвы. Куда не ступи – болото, на кого не понадейся – предадут… Конечно, оставались верные офицеры. Но и их в критический момент оказалось немного – немного, открыто поддержавших – большинство предпочло безмолвствовать. Для любого дела нужны, прежде всего, люди. Мало воли и энергии вождя, но нужна всесторонняя поддержка, нужны умные, честные и готовые работать люди рядом с ним. А людей-то и не было! Авантюристы, прожектёры, фокусники… Они все играли в политические игры, не видя надвигающейся катастрофы, делали ставку на его имя, втягивая его самого в водоворот происходящих событий, сильно отдающих всеобщим безумием. И никогда нельзя было знать наверняка, не воткнут ли эти люди нож в спину. Если на фронте, стоя на наблюдательном пункте и замечая всё зорким глазом, Корнилов управлял боем, то в битве политической всё было наоборот: уже не он, а она управляла им. Когда-нибудь все узнают, что сделали с Корниловым… В Корниловы он пошёл не сам…
С самого начала, с того момента, как его призвали после Февраля командовать Петроградским военным округом, разные силы пытались использовать его авторитет в свих целях, а сами эти цели оставались туманны и переменчивы. Чёткая цель была у Гучкова: понимал Александр Иванович неизбежность большевистского восстания и считал, что именно Корнилов должен подавить его и навести в стране порядок железной рукой, потому и добивался его назначения командующим Северным фронтом. Но воспрепятствовал этому Алексеев, так рьяно воспрепятствовал, что пригрозил даже оставить пост главнокомандующего. И отправился Лавр Георгиевич на Юго-Западный, откуда до Петрограда ой как не близко было… А Гучков остался не у дел, как и почти все, стоявшие у истоков Февраля… Не таким простым делом оказалось управлять распадающейся страной. И в чьих руках оказалась власть? В руках этого вертлявого адвокатишки с непомерным честолюбием и эффектами, достойными ярмарочного шута, а не главы правительства! Консервативная общественность ждала чуда от Корнилова, провозглашённого «вождём партии порядка», но сама уклонялась от действий. Всеобщее бессилие и нежелание делать что-либо приводило Лавра Георгиевича в отчаяние. Ультиматум за ультиматумом отправлял он в Петроград, вопия о катастрофе, нарастающей на фронте: «Армия обезумевших тёмных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования… Выбора нет: революционная власть должна встать на путь определённый и твёрдый. Лишь в этом спасение родины и свободы. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого от первого дня сознательного существования доныне проходит в беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах, в целях сохранения и спасения армии для её реорганизации на началах строгой дисциплины… Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать её по действительному назначению – защиты родины и свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего». Отдельные меры (возвращение смертной казни на фронте и др.) нехотя принимались, но каких усилий стоило добиться этого, каких тяжёлых потерь на фронте…