Багровый снег

Они встретились в лазарете, где Надя стала работать после занятия Киева немцами. Легко раненный в ногу поручик Алексей Юшин был высок и статен. Лицо его не то, чтобы отличалось красотой, но вызывало приязнь своей открытостью, видимой решительностью и в то же время искорками неистребимой весёлости, поблёскивающими в умных серых глазах. Портрет дополняли коротко стриженые тёмные волосы и усы. Говорил Юшин высоким баритоном, часто шутил и смеялся. К Наде он подошёл вдруг, представился чинно, и она, всегда застенчивая при новых знакомствах, отчего-то не почувствовала ни малейшего стеснения, робости, будто бы встретила старого друга, с которым можно легко и беззаботно говорить обо всём, а можно просто молчать – и молчание это не будет истолковано превратно. Их как-то сразу потянуло друг к другу, и они стали видеться каждый день. И никогда прежде, ни с кем из знакомых и даже родных не чувствовала Надя такой замечательной лёгкости, и от этого было светло и радостно на душе, и первые лучи весны согревали и помогали забыть весь пережитый ужас.

Алёша родился в малоземельной крестьянской семье и был младшим ребёнком в ней. Жили бедно и трудно. Тяжелее всех приходилось матери. Поднималась она ещё до свету, ходила за скотиной, топила печи, стряпала, проводив мужа и старшего сына в поле, забивалась под лавку, где было темно и прохладно, накрывала мокрым платком сухое лицо, а час спустя снова принималась за работу, и не было конца этой «каторге», вытягивающей из матери все жизненные соки. С началом переселенческого движения отец решил перебираться в Сибирь. Евграфий Матвеевич был человеком работящим, сметливым, хозяйственным, да и Антошка, старший, пошёл в него, подопрел отцу на подмогу.

В Сибири семья обосновалась прочно, на выделенный Земельным банком кредит выстроили крепкий, просторный дом, закупили инвентарь. Не мог нарадоваться Евграфий Матвеевич – наконец, и он стал землевладельцем, наконец, и у него стало достаточно земли, чтобы зажить по-человечески. На первых порах, знамо дело, пришлось нелегко, но мало-помалу наладилось хозяйство, разрослось, и, вот, уже приоделся хозяин и сам, и семью приодел, и крышу покрыл железом, и не было ни в чём недостатка на столе, и даже мясо стало появляться на нём всё чаще. Богатела Сибирь год от года, и иные крепкие хозяева выбились в крупные землевладельцы, сами вошли в кооперацию, завели различную технику, сделались, в полном смысле слова, фермерами, о появлении класса которых пёкся Столыпин, планомерно претворяя в жизнь свою реформу. До фермера Евграфию Матвеевичу было, конечно, не дорасти. Годы брали своё, старший сын оженился и вошёл в дом как раз таки крупного землевладельца, стал ближайшим помощником его, колесил по всей Сибири по торговым делам тестя. И рад был Евграфий Матвеевич выгодной партии и сыновней удаче, но и огорчался немного: своё-то хозяйство тоже продолжать кому-то нужно. Дочь вышла замуж за священника. Зажили в родной деревне, но – отрезанный ломоть. Не радовал Евграфия Матвеевича и младший сын, коего считал он блажным и частенько бранил.

Алёша, и в самом деле, никогда не был охоч до хозяйства. Родителям помогал, но тянуло его к чему-то другому. Иногда любил он, прихватив с собой дворового пса Бушуя, уйти в одиночку в лес или на болота, бродить часами по яругам, а после, напившись чаю или молока, забраться на печь, отогревая промёрзшие члены. Однажды зимой Алёша забрёл далеко и в начавшейся вьюге заплутал. По счастью, его нашли, но целый месяц пролежал он в постели с воспалением лёгких. После этого случая, по выражению Евграфия Матвеевича, «нашла на отрока новая блажь». Алёша решил, что его призвание – служить Богу, избавившему его от верной смерти. С этой целью, собрав котомку, провожаемый хмурым взором отца и слезами матери, он отправился в Казань, где поступил в семинарию. Через два года, однако, Алёша понял, что совершил большую ошибку. Не влекло его ни монашество, ни священство, и сухая догматика порядком наскучила ему, и, наконец, стало казаться, что в самой безграмотной старухе чистой и настоящей веры больше, нежели в учёных богословах. Проборовшись с собой какое-то время, Алёша упал в ноги старцу Варнаве, покаялся в своих грешных мыслях и, выложив всю душу, спросил совета. Старец поглядел на него белёсыми глазами, легко ударил маленькой, сухонькой ладошкой по затылку и не велел продолжать путь к выбранному сгоряча поприщу, благословив вернуться в мир и найти там себе дело по сердцу и этим делом служить Богу и людям.